"Галина Щербакова. Отвращение" - читать интересную книгу автора

восемьдесят, и куда делось то буколическое время писем, открыток и даже
телеграмм ко дню рождения. Больше того, куда делись телефонные звонки? Мосты
были разведены до упора и заржавели до навсегда. Так что, получалось, что
первым побудительным шагом к возвращению диссертации был горький стыд за
себя.
Она не решилась звонить после столь долгого молчания, она написала
письмо на кафедру. Такое сдержанно-виноватое письмо. Ни о чем не просила -
стыдно, просто информировала, что жива, здорова, но отстала от времени новых
идей и понятий. Профессор ответил сразу, пожурил, посочувствовал, написал,
что ею интересовались немцы, но он, старый дурак, потерял ее адрес.
Закончила ли она докторскую или борется за жизнь на другом пространстве? В
общем, если что, пусть приезжает, ее помнят и любят, а немцам он напишет
сегодня же.
"Какие еще немцы? - подумала она. - Не знаю никаких немцев". Но
ответила, что если можно, она приедет показать свою работу. Хотя она в ней
очень не уверена. Боится, не позавчерашняя ли она?
А тут явился приятель с кафедры. Прямо с порога закричал, чтоб слышал
муж, который смотрел по телевизору футбол.
- Еду в Волгоград к мамане. Давай свою книжку, передам твоей Ольге или
как ее там.
У них был разговор о том, что Рахиль не знает ни домашнего адреса
бывшей однокурсницы, ни адреса университета. Договорились, что Рахиль еще
напишет письмо и завтра принесет книгу ему домой, чтоб он успел ее положить
в чемодан.
...В коридоре его квартиры чемодан уже стоял, рядом грубо были брошены
вещи, на взгляд Рахили, слишком много вещей для недельной поездки, но это
она, аккуратистка, относится ко всяким сборам с излишним тщанием, так что
нечего ей придираться к тому, что не имеет к ней никакого отношения.
- Рахиль! Это ты? Зайди, я в спальне, - услышала она голос жены
приятеля, Жени, которая уже давно болела мучительными мигренями, а их, как
известно, никто не лечит. Рахиль расстроилась, она не хотела встречаться с
Женей, не потому что плохо к ней относилась, а именно потому, что хорошо.
Дело в том, что Рахиль знала, что у Жени неоперабельная опухоль мозга. В
клинике, где лежала Женя, работала тетка Рахили, собственно она делала
томографию и показывала снимки. У Рахили даже голова закружилась от блеска
черно-белых разводов и пятен, ей пришлось нюхать нашатырь, и тетка, очень
разозлившись на слабонервную племянницу, зашипела ей в ухо: "Не вздумай кому
ляпнуть. Дело безнадежное. Будем играть светлую музыку мигрени". Даже с
мужем Жени, приятеля все называли Жоржиком-Коржиком (Георгий Суренович
Коржиков), она никогда не говорила о болезни Жени - мигрень и мигрень, то
хуже, то лучше. Вот и вся недолга, только у Рахили всегда в этот момент в
носу щипало нашатырем, в горле першило легким привкусом обморока.
Женя лежала, как всегда, у окна, подняв прикрытые пледом колени, на
которые опирался журнал кроссвордов.
Она помяла в руках книжку. Не листала, не разглядывала - именно мяла. И
в этом было столько вкуса к жизни, к ее ощущениям, что у Рахили чуть не
закапали слезы.
- Ну, дай тебе Бог, - сказала Женя.
- Это за деньги, - почему-то сказала Рахиль. - Представляешь, у
одноклассника сына своя типография.