"Галина Щербакова. Отвращение" - читать интересную книгу автора

слухами уже не полнится, а, можно сказать, почти ими захлебнулась, но
Прохоров не слышал, а на школьное братство он положил навсегда и с большим
привесом. Так и сказал.
- Ну, Прохор, ну зараза! Ну, войди в положение, - теребила его Дита. И,
видимо, сильно теребила, потому как посмотрел Прохор на тонкие ноги в брюках
из фальшака, на широкий резиновый пояс, которому надлежало обозначать талию,
и, не подымая глаз выше, предложил очень конкретно перепихнуться в красном
"жигуленке", который оставил на срок хозяин, уехал в командировку за
границу, ну, и если она "по братству или почему там у тебя, даст ему хорошо
и конкретно, то красномордый "жигуль" будет ее на два дня.
Это было еще лучше, чем она думала. Та подлая история с гениальным
Вовкой, смотрящим на нее разными глазами, сидела в ней не занозой - камнем,
остряком, поэтому, глядя в наглые и пустые глаза Прохорова, она сказала:
- Делов, парень!
"Жигуль" получила Дита Синицына, весьма и весьма удовлетворенная
случившимся действом, а Прохоров проверил машинку, "как для себя", дал на
случай крюка при плохой дороге дополнительно бензина, он только не спросил,
есть ли у одноклассницы права.
Прав не было.
Машину Дита научилась водить на первом курсе для понта. Заплатила
немного - гонорар от автора за рецензию на какой-то поэтический его сборник.
Вот эти деньги и пошли на курсы. Но на экзамен уже их не хватило. Поэтому,
что нажать и куда крутнуть, она знала. Ехать собиралась по безлюдной дороге
и, даст Бог, недолго.
Мать влезла в машину даже весело. Эта чужая девушка в черных обтяжных
штанах обвезет ее по городу и всем покажет. И пусть все обзавидуются, что
дворничиху катают, как барыню.
В машине мать потеряла ощущение и времени, и пространства. То спала с
открытым ртом, высвистывая странную мелодию сквозь гнилые пенечки зубов, то
открывала глаза и кричала: "Ветер! Ветер!", высовывая руку в окно. К дочери
она обращалась на "вы" и просила ее обязательно рассказать Диточке, как она
катала ее на большой-большой машине. Она объясняла дочери, что Диточка живет
в большом городе и учится на ученую. "Ишо молодая, не как вы, моложее будет.
У нее таких штанов нет. Она у меня скромная, все больше в ситчике".
Уже долго ехали по степи, и Дита все еще не знала конца пути, просто
знала: надо ехать и все, когда мать сказала, что ей хочется по-маленькому.
Впереди виднелась деревенька. Справа, в низине, паслось стадо. Дита
прирулила к обрывчику у дороги.
- Ну, сходи, бабуля, - сказала она матери. Помогла вылезти. "Писай
вниз, на дороге неудобно". Мать присела. Привычно стянула широкие на все
погоды рейтузы. Дита смотрела в спину матери, лопатки торчали грубо,
огромно, а головенка свисала по-курячьи слабо и беззащитно. "Куда я ее
везу?" - спросила она себя вслух. Ведь куда-то она ее везла, имела замысел.
Какой? Прилетел бы что ли коршун и подхватил бы мать за торчащие лопатки, и
унес бы далеко-далеко, она бы помахала ей вслед, ведь и машина, и дорога -
это все было способом исчезнуть матери. Но та продолжала сидеть на
корточках, по-детски расставив ноги, и журчала, как ручеек. От неумения
сделать то, что надо, и решить все сразу, от отчаяния Дита изо всей силы
хлопнула дверцей машины.
Откуда ей было знать про ужас матери, который продолжал жить в ней со