"Люциус Шепард. Жизнь во время войны " - читать интересную книгу автора

главного, тогда и выяснилось, что это один к одному сержант
того пропавшего патруля. С тех пор их стали видеть повсюду.
Иногда явная чушь, но часто очень походило на правду. Говорили,
что они сбили две наших вертушки, а под Сакапой напали на
колонну с провиантом.
Сказать по правде, я никогда не придавал особого значения
этой истории, но месяца четыре назад к нам на артбазу прямо из
джунглей явился пехотинец. Он заявил, что его похитил пропавший
патруль, и, услышав его историю, я поверил. По его словам,
береты больше не считают себя американцами, они теперь граждане
джунглей. Живут как звери, спят под пальмами и круглые сутки
щелкают ампулы. Они сумасшедшие, зато гении выживания. Про
джунгли они знают все. Когда поменяется погода, какие рядом
звери. Придумали какую-то дикую религию, что-то про солнечные
лучи, которые просвечивают сквозь купол. Сидят под этими
лучами, как святые под Божьей благодатью, и несут бред насчет
чистоты света, радости убийства и нового мира, который они
собрались построить.
Вот что пришло мне в голову, когда я прочел ваш вопрос,
папа и мама. Пропавший патруль. Я не пытаюсь намекнуть таким
способом на ужасы войны. Вовсе нет. Когда я думаю о пропавшем
патруле, я думаю не о том, какие эти психи несчастные. Я лишь
пытаюсь понять, что именно они видят в этом свете и вдруг это
чем-то мне поможет. И где-то там лежит ответ на ваш вопрос...

Солнце уже садилось, когда Минголла вышел из бара, чтобы приступить ко
второй части своего ритуала - забрести, словно невинный турист, в квартал
аборигенов и посмотреть, что упадет в руки: можно попасть на ужин к
гватемальскому семейству или, разговорившись с отпускником из другого
отделения, заглянуть в церковь, а то зависнуть с мальчишками, которые начнут
расспрашивать про Америку. Все это он проделывал в предыдущие отпуска, и
претензия на невинность изрядно его забавляла. Если бы он прислушался к
своим подспудным желаниям, то утопил бы кошмар артбазы в наркотиках и
шлюхах, но в тот самый первый отпуск обалдевшему после боя Минголле
захотелось одиночества, и теперь приходилось не просто все это повторять, но
и вспоминать то самое душевное оцепенение - все-таки ритуал, а не хрен
собачий. Впрочем, после недавних событий на Муравьиной Ферме добиться
одурения было нетрудно.
Но широкой голубой реке Рио-Дульче гуляла легкая зыбь. Густые джунгли
подступали к заросшим желтым тростником берегам. Там, где к реке выходило
грунтовое шоссе, имелся бетонный причал, у которого стояла сейчас
баржа-паром; она была загружена полностью - два грузовика и примерно
тридцать пешеходов. Минголла поднялся на борт и встал на корме рядом с тремя
американскими пехотинцами в форме и шлемах, гибкие кабели тянулись от их
двуствольных винтовок к заплечным компьютерам, сквозь дымчатые щитки видны
были зеленоватые отсветы значков на смотровых дисплеях. Минголле стало
неуютно, солдаты напомнили ему тех двух пилотов, но вскоре, к его радости,
они сняли шлемы, открыв нормальные человеческие лица. Треть ширины реки
перекрывала, опираясь на стройные колонны, широкая арка белого бетона,
словно выпавшая из картины Дали*,- мост, который начали строить, а потом