"Люциус Шепард. Жизнь во время войны " - читать интересную книгу автора

понять, что эти люди тут делают, какой смысл они имеют лично для него и нет
ли там подсказки, что поможет распутать клубок его существования. В конце
концов он решил, что нуждается в тишине и спокойствии, а потому направился к
авиабазе, рассчитывая на пустую койку в какой-нибудь казарме. По, дойдя до
развилки, от которой уходила дорога к недостроенному мосту, он вдруг
подумал, что не хочет встречаться с караульными и дежурными офицерами, и
свернул на эту дорогу. Густые, зудящие сверчками заросли превратили дорогу в
узкую тропинку, в конце ее стояли деревянные козлы. Минголла перелез через
них и начал восхождение по круто изогнутому склону, к точке чуть пониже
серебристой плошки луны.
Несмотря на мусор, камни и обрывки картона, бетон в лунном свете был
чист и ослепительно ярок, как будто в нем еще не застыли обрывки снежного
света, и, поднявшись чуть выше, Минголла заметил - или ему показалось, - что
мост дрожит под ногами, словно чувствительный белый нерв. Минголла шагал в
звездную тьму, и одиночество разрасталось, огромное, как само творение. Тут
было здорово и чертовски пусто, наверное, слишком пусто - хлопающие на ветру
куски картона и писк комаров остались позади. Несколько минут спустя
Минголла разглядел впереди неровный край. Дойдя до него, он осторожно сел и
свесил ноги. Ветер выл в торчащей арматуре, хватал за лодыжки. Левая рука
пульсировала и горела. Далеко внизу за черное поле восточного берега
цеплялось многоцветное сияние, словно колония биолюминесцентных водорослей.
Интересно, высоко ли здесь. Не особенно, решил Минголла. На ветру трепетала
слабая музыка - неутомимый экстаз Сан-Франциско-де-Ютиклан, - и Минголле
пришло в голову, что звезды мигают только потому, что сквозь них плывет
тонкий дымок этого ритма.
Он думал, что делать. Ничего не придумывалось. Он рисовал себе Панаму и
Джилби. Шлюхи, пьянство, драки. То же, что и в Гватемале. Потому Минголла и
не хотел дезертировать. В Панаме тоже будет страшно; в Панаме - даже если
перестанет трястись рука - появятся новые зловредные судороги; в Панаме он
будет искать спасения в магии, ибо реальность слишком опасна, чтобы черпать
из нее силу. И рано или поздно в Панаму доберется война. Дезертирство ничего
не даст. Минголла смотрел на лунно-серебристые джунгли, и ему казалось,
будто важная часть его существа вытекает через глаза, входит в поток ветра и
мчится прочь от дымящихся кратеров Муравьиной Фермы, мимо территорий
герильеро, мимо бесшовного стыка неба и горизонта, чтобы втянуться неодолимо
в точку пространства, где опустошается жизненная энергия этого мира. Он и
сам чувствовал себя опустошенным - холодным, медленным и безжизненным. Мозг
разучился думать и лишь фиксировал ощущения. Ветер нес аромат зелени, и от
него расширялись ноздри. Вокруг оборачивалась темнота неба, а звезды стали
золотыми булавками чувств. Минголла не спал, но что-то в нем уснуло.

С края вселенной его вернул шепот. Сначала Минголла решил, что ему
померещилось, и все смотрел на небо, в темноте которого уже проглядывала
предрассветная синева. Но шепот повторился, и Минголла оглянулся через
плечо. В двадцати футах позади него выстроилась поперек моста дюжина детей.
Кто-то стоял, кто-то сидел на корточках. Большинство в рванье, двое или трое
прикрывались лианами и листьями, остальные голые. Внимательно, молча. Все
очень худы, у всех длинные свалявшиеся волосы. В руках блестели ножи.
Минголла вспомнил тех утренних убитых детей и на секунду испугался. Но
только на секунду. Страх вспыхнул, точно раздутый порывом ветра уголек, и