"Александр О'Шеннон. Антибард: московский роман " - читать интересную книгу автора

целовал Веру, возбуждаясь от ее легких седин и покорных морщин, а Крюгер
что-то беспрерывно говорил. Так и ехали - мы сзади, возбуждаясь, а Крюгер
спереди, пиздя.
Вот и приехали...
Кажется, Владиславом зовут Крюгера. Владислав Крюгер. Похоже на
польского еврея. А впрочем - Крюгер... Не еврейская какая-то фамилия. Вот
если бы Кремер, это да, это еврейская, у меня друг есть - Кремер, еврей, а
Крюгер - это что-то нордическое, волевое, прямо гестаповская какая-то
фамилия. Вроде Грубера или Мюллера. Нет, Грубер - это скорее
подпольщик-антифашист. Геноссе Грубер! Ба, точно!.. Крюгер вчера сам
говорил, что он из немцев, что на самом деле он фон Крюгер. Может, и правда
фон. Чего в этом городе только не бывает.
Я курю уже вторую сигарету, глядя в окно. Не похоже, чтобы это была
жопа типа Жулебина, Марьина или Братеева. Там таких пятиэтажек нет. Там
просторы и скопления домов-башен, совершенно одинаковых, и между ними -
грязь, тощие деревца и дуют ветры. А вокруг какие-то бессмысленные поля и
вдали обязательно виднеется лес, синевою подернутый зябкой. Несчастные,
которые там живут, всегда хвастают якобы чистым воздухом, тишиной и этим
сраным лесом вдали. Там, мол, они жарят шашлыки, а по осени ходят за
грибами. Вот, блядь, великое счастье! Я как-то раз добирался из Жулебина
домой, вот таким же поганым утром, с бодуна, только еще была зверская стужа.
Минут двадцать, умирая, ждал автобуса и еще полчаса ехал с охуевшей толпой
до ближайшего метро. И все это было окутано сложным ароматом - смесью духов
заспанных секретарш, нафталина старушечьих польт и понедельничного перегара
мужиков с фабричными лицами. А под конец, как водится, кто-то не выдержал и
перднул вчерашним винегретом. Добавил новую краску. Так и осталось у меня в
памяти это Жулебино - густой вонью в продрогшем переполненном автобусе.
Я упираюсь лбом в оконное стекло и сканирую окрестности. Та-а-ак...
Нагромождение пятиэтажек - серых, красных, коричневых, за ними размытые в
мутном небе бело-зеленые блочные башни, но не жулебинские, пониже и торчат
врозь, как попало. Леса нигде не видно. Слава Богу! Это скорее всего не
жопа, а жопочка вроде Медведкова или Тушина, оранжевая или сиреневая ветка,
север Москвы. Хотя вполне может быть и синяя ветка - Фили или что-то в этом
роде. Но все-таки явный север.
От окна сильно дует, меня начинает знобить.
Я вспоминаю, что стою совсем голый, с босыми ногами. Надо одеться. Я
направляюсь обратно в комнату.
Проходя мимо, всматриваюсь в запертую дверь. На ней большая вмятина,
грязные разводы от написанного слова и смывания оного. Странные люди
приходят в гости к поэту Крюгеру... Я начинаю представлять: на самом деле
там стены, пол и потолок выкрашены черной краской, окна наглухо
задрапированы тяжелыми портьерами и посередине, на трехногом жертвеннике,
стоят две урны с прахом его родителей - Амалии Карловны и Отто Фридриховича
фон Крюгер. Иногда Крюгер заходит туда со свечой и стоит перед прахом в
глубокой задумчивости, не замечая, как воск льется ему на пальцы. Эдакая
мрачная германская готика, но трогательно до слез.
Они еще спят.
Трусы... Надо найти трусы. С трусами по утрам всегда проблема. Когда
срываешь их, возбужденный, они отлетают куда-то в другой конец комнаты,
забиваются в пододеяльник, клубком закатываются в самый пыльный угол под