"Маргарита Шелехова. Последнее лето в национальном парке [love]" - читать интересную книгу автора

озеро справа и пройти мимо мостков. Я появилась из-за кустов босиком, в
тонкой цветастой юбке, с венчиком на распущенных волосах, и
своевременность явления народу этакой гуцулки произвела определенный
эффект. Когда я уже почти поравнялась с публикой, полуголый бородатый
леший с силой ударил по струнам.
- Галю, моя Галю, - выводил чувственный голос, - Галю, моя Галю...
Внезапно мои ноги сделали замысловатую веревочку, и я пошла,
пританцовывая. Через костер перемахнул какой-то сумасшедший мужик с
черными кудрями и затанцевал рядом. Так мы и дотанцевали до поворота, он
поцеловал мне руку, и я пошла дальше по дороге, оставив ему свой венок.
Черноволосый был ки-нооператором, закадычным другом Тищенко, и они
шли по жизни неразлучной парой. Уже после моего ухода черноволо-сому
захотелось отснять день рождения своего названного брата, и он полез в
моем веночке с кинокамерой на высокую сосну. То ли ветка сломалась, то ли
его движения уже были неточными, но он сорвался и сломал позвоночник. Не
приходящего в сознание, его отвезли в районную больницу, а утром вся
Пакавене видела летя-щий над соснами вертолет - кинооператора переправляли
в сто-личную клинику, откуда уже вскоре увезли хоронить в Ленинград.
Тищенко появился в Пакавене дней через десять, когда все уже было
кончено. Я увидела его около почты, и он узнал меня.
- Как жаль, - сказала я ему, - ваш друг, похоже, был воплощением
самой жизни.
- Пойдем, Галю, потанцуешь мне, - сказал он совершенно серьезно, и я
поняла, что ему нужно выговориться и выплеснуть свою боль. Мы
познакомились, но я так и осталась для него Галей. Умершего звали Сергеем,
Сергеем Павловичем, он был сыном знаменитого советского разведчика, и
Тищенко всю ночь лихорадочно и быстро говорил о своем друге. Я не могла
ничего сказать, да, собственно говоря, это и не требовалось. В моей памяти
осталось только удивительно верткое и пластичное тело, заведенное при
рождении в такую сильную пружину, что она могла бы раскручиваться и две
жизни подряд. Спустя девять лет в гениальном югославском фильме Эмира
Кустурицы "Подполье" я узнала тот же жизненный запал в его героях, но это
было только кино.
С тех пор и начался мой странный роман, о котором знали лишь мы
вдвоем. Юрку Тищенко нельзя было назвать красавцем, но у него была бездна
хитроватого обаяния, и творческие идеи фонтанировали беспрерывно и сильно.
Он был очень надежен, с ним можно было идти в горы, но приручить этого
певчего дрозда было невозможно. По слухам, в Ленинграде его постоянно
ждала кроткая и верная женщина, и он очень ценил ее безропотную
преданность, хотя и не женился на ней.
Я так и осталась частью живописной и удивительной картины его мира и
хорошо смотрелась на фоне каких-то отдельных декораций, но мы не пытались
увидеться зимой, хотя я и посмотрела в Ленинграде несколько спектаклей с
его оформлением. Он бывал в Пакавене наездами, и никак не выделял меня из
общей компании, пока мы не оставались одни, но Юрка был очень интересным
собеседником и подходил для моего собственного летнего театрика.
Я была безмерно благодарна ему за то, что с нашей первой случайной
встречи жизнь снова обрела для меня краски, хотя я никогда не
исповедывалась и не искала его любви. Около меня всегда приплясывала тень
его погибшего друга, но для Тищенко - это я сама приплясывала легкой тенью