"Вильям Шекспир. Трагическая история Гамлета, датского принца (пер.В.Поплавский)" - читать интересную книгу автора

традиции квалифицировать персонажей, обозначенных у Шекспира как "two
clowns", узко профессионально - как могильщиков).
В своей оценке я исходил из одного, пусть чисто субъективного,
критерия: будут ли мне резать слух иные словосочетания взамен глубоко
привычных и любимых, ставших для меня плотью "Гамлета", единственной формой
его существования в моей памяти. И ни в едином (подчеркиваю - ни в едином)
случае замены слов, строк, строф не шокировали меня, а рифмованные окончания
просто порадовали своей свежестью.
Более того, при досконально известных сюжете и фабуле, при неизменном
составе действующих лиц, одинаковости содержания их реплик и монологов и при
знании того, "чем дело кончится" (как опять же, у того же Б. Пастернака и
именно в стихотворении "Гамлет": "_Но продуман распорядок действий, // И
неотвратим конец пути..._"), новый текст отличается неожиданной
напряженностью действия, воспринимается почти как детектив (куда только
девались пресловутые "темнота фабулы и характеров"?). Я бы сказал, что есть
в нем какая-то живая фатальность, - чувство, часто возникающее при виде
хроники кануна великих потрясений, когда на экране оживленно передвигаются
люди, еще не знающие (а мы-то - знаем!), что завтра рухнет все и начнется
новая жизнь.
Читатель заметит (и, возможно, с неудовольствием, несмотря на все
приведенные выше доводы великого Пастернака и мои собственные скромные
аргументы), что местами текст звучит несколько излишне современно и созвучно
именно нашим конкретным российским настроениям и обстоятельствам, что впору
заподозрить переводчика в сознательной и излишней модернизации слов и смысла
текста, написанного четыре века назад, в другой стране и по другим поводам.
Было бы трюизмом говорить в этом случае о вечной и всемирной современности
классики, но, увы, это так. И к месту еще раз вспомнить Екклесиаста:
"_Бывает нечто, о чем говорят: "смотри, вот, это новое"; но это было у же в
веках, бывших прежде нас_" (1.10). Кроме того, достаточно обратиться к
urtext'y (для чего достаточно уметь пользоваться только словарем), чтобы
понять, что в новом тексте практически нет отступлений от буквы и, прежде
всего, духа первоисточника.
Дело тут в одном достаточно распространенном заблуждении (с которым я
сам сталкивался в своей редакторской практике), что иноязычные тексты,
написанные до XIX века, непременно надо воспринимать и переводить как
архаику, поскольку наша собственная литература тех времен для нас архаична.
При этом воспроизводить формы именно русской архаики. Насколько это
бесполезно, бессмысленно и неверно по существу (даже учитывая реальную
архаичность шекспировских текстов) доказывать не надо. Потому, что, в любом
случае, надо помнить, что для современников это были живые, злободневные
тексты, которые вызывали в них бури эмоций {См.: Б. Пастернак, ук. соч., с.
148("_сходились в питейных и театрах_").}, вплоть до action direkt {Прямое
действие (название одной из радикальных группировок).} (типа восстания,
освободившего Бельгию, после премьеры оберовской "Фенеллы" - или "Немой из
Портичи" - в 1830 году, или забытого, к сожалению, обычая таскать от
восторга примадонн по улицам на руках), а потому, в первую очередь,
необходимо угадать, воспроизвести и донести на современном тезаурусе именно
этот elan vital ("жизненный порыв" Анри Бергсона).
И у меня такое впечатление, что, несмотря на обратные заклинания,
именно этот мотив интересовал переводчиков в последнюю очередь. То ли их