"Лев Шейнин. Записки следователя (все рассказы) " - читать интересную книгу автора

Достоевский верно заметил, что так же, как из ста кроликов невозможно
составить лошадь, так и из ста мелких и разрозненных улик невозможно сложить
веское доказательство виновности подследственного.
Через полгода меня неожиданно перевели в Москву, и я снова был прикреплен
к следственной части губсуда. А через несколько дней я допустил свою первую
ошибку, стоившую мне немало волнений. Связана она была с делом ювелира
Высоцкого.
Весна 1924 года была очень слякотной, а жил я тогда в Замоскворечье, на
Зацепе, откуда ежедневно ездил в Столешников переулок на работу. Я решил
обзавестись новыми калошами и как-то приобрел в магазине "Проводник"
великолепную пару на красной, едва ли не плюшевой, подкладке, называвшиеся
почему-то "генеральскими".
И вот однажды, очень довольный своим новым приобретением, я приехал на
работу и поставил свои великолепные, сверкавшие лаком и мефистофельской
подкладкой калоши в угол комнаты. Сев за стол в своем маленьком кабинете, я
стал заниматься делом, время от времени бросая довольные взгляды на свое
роскошное, как мне казалось, приобретение.
Снитовский в то время вел среди других дел и дело о ювелире Высоцком, о
котором имелись данные, что он скупает бриллианты для одного иностранного
концессионера и участвует в контрабандной переправе этих бриллиантов за
границу. Снитовский потратил много труда на то, чтобы собрать доказательства о
преступной деятельности этого очень ловкого человека и его связях; наконец,
набралось достаточно данных для того, чтобы принять решение об его аресте.
Занятый рядом других дел, Иван Маркович поручил мне вызвать Высоцкого,
допросить его и объявить ему постановление об аресте, после чего отправить в
тюрьму.
Высоцкий был вызван, явился в точно назначенное время, и я стал его
допрашивать. Это был человек лет сорока, очень элегантный и немного фатоватый,
с золотыми зубами и сладенькой улыбочкой, которую, похоже было, раз наклеив,
он так и не снимал со своего лица и даже, возможно, ложился с нею спать.
Он очень любил светские, как ему казалось, обороты речи и через два часа
страшно надоел мне своими "позволю себе обратить ваше внимание", "если мне
будет позволено", "отнюдь не желая утомлять вас, я просил бы, тем не менее и
однако", "учесть, если вас не затруднит".
Окончив допрос и предъявив Высоцкому постановление об аресте в порядке
статьи 145 УПК, разрешавшей в исключительных случаях арестовывать
подозреваемых без предъявления обвинения, но на срок не более чем на
четырнадцать суток, я стал терпеливо выслушивать его заявления, что он
"абсолютно афропирован", находится "в совершеннейшем смятении" и рассматривает
случившееся как крайнее, "если позволите быть откровенным, недоразумение",
которое, как он "всеми фибрами души надеется, вскоре разъяснится".
При всем том этот довольно бывалый и ловкий проходимец оставался абсолютно
спокойным, видимо рассчитывая, что ему и впрямь удастся вывернуться из дела,
тем более что, по совету Снитовского, я ему еще не выложил всех доказательств,
почему, собственно, предъявление обвинения и было нарочито отложено.

Дав Высоцкому расписаться в том, что постановление о мере пресечения ему
объявлено, я оставил его в кабинете, предварительно заперев в сейф дело, и
вышел, чтобы поручить старшему секретарю следственной части вызвать конвой и
тюремную карету. Старший секретарь, когда я вошел в канцелярию, был мною