"Лев Шейнин. Исчезновение ("Записки следователя") " - читать интересную книгу автора

сказал:
- Вот ваше письмо Люсе Б., из которого видно, что вы действительно
обещали на ней жениться. Следовательно, вы напрасно обвинили ее во лжи.
Учтите, Глотник, что вы ставите себя всяким лживым ответом в трудное
положение. Теперь вы признаете, что обещали Люсе Б. жениться и что вы
оклеветали ее в предыдущем ответе?
- Да, признаю! - закричал Глотник и вскочил с места с перекошенным от
злобы лицом. - Признаю. А какое это имеет значение?..
- Прежде всего перестаньте орать и извольте сесть и вести себя
пристойно. Я предупредил, что больше этого не потерплю.
В таком духе продолжался допрос Глотника. Он старался увиливать от
ответов на скользкие для него вопросы, ссылался на плохую память, время от
времени срывался на крик, потом снова лгал и снова изворачивался. Судя по
всему, он уже махнул рукой на попытку уверить нас в своей искренности и
правоте и теперь беспокоился совсем не о том, какое впечатление он
производит на следователей, а о том, как ему увернуться от острых, очень
точных по своему прицелу и потому очень жалящих вопросов.
Улики, собранные против Глотника на этой стадий следствия, были все еще
недостаточны для предания его суду. Правда, его гнусный моральный облик был
вполне разоблачен, серьезное подозрение внушал эпизод с деньгами, внесенными
в понедельник в сберкассу, и это, конечно, разбивало созданную им легенду о
мучительных переживаниях по поводу исчезновения любимой жены, но... но это
еще не доказывало, что он сам ее убил, тем более что отсутствие трупа Елочки
оставляло еще какое-то сомнение в самом факте ее убийства.
Правда, и Голомысов и я были искренне и полностью убеждены в том, что
он - убийца, но все-таки, не имея трупа убитой, мы не имели и полной ясности
в этом вопросе, даже перед лицом собственной следовательской совести.
Если бы, например, Глотник занял на допросе иную линию, то есть не
пытался бы мелко и по любому поводу лгать, все более запутываясь и
подтачивая наше доверие к его показаниям, а, скажем, с наигранной "прямотой"
заявил бы, что да, дескать, я - подлец, развратник, обманщик, я
действительно обманывал и Елочку, и Нелли Г., и Люсю Б и других девушек, я,
кроме того, взяточник и бесчестный человек, но все-таки я не убийца и этого
признать не могу, хотите - верьте, хотите - нет! - то наше психологическое
состояние оказалось бы очень тяжелым, и он бы серьезно подорвал наше
убеждение в том, что Елочка убита им.
Признание обвиняемого, как известно, отнюдь не "царица всех
доказательств", и только очень неопытные или недобросовестные следователи
делают главную ставку на это. Однако, особенно в таком деле об убийстве без
трупа, признание обвиняемого приобретает значение, хотя бы потому, что,
встав на путь чистосердечного признания, преступник выдает спрятанный им
труп или его останки, а кроме того, ведь он единственный на свете человек,
знающий всю правду о мотивах и обстоятельствах совершенного им убийства, а
следовательно - он источник получения истины.
После ряда допросов Глотника я и Голомысов пришли к выводу, что он, сам
того не понимая, помогает нам позицией, которую он занял на следствии. Да,
помогает, - потому что ничто так не вооружает следователя и не укрепляет его
внутреннего убеждения, как упорное и при этом явно лживое запирательство,
свидетельствующее о злой и преступной воле.
- Но, с другой стороны, - нарочно говорил я Голомысову, - то, что он