"Лев Шейнин. Охотничий нож ("Записки следователя") " - читать интересную книгу автора

несколько случаев пари по этому поводу. И даже две ссоры.
...Но через месяц короткая сухая телеграмма с острова Колгуева
уведомила университетскую общественность о том, что профессор Буров убит
доцентом Вороновым.
Следователь по важнейшим делам, которому было поручено расследование по
делу об убийстве профессора Бурова, прежде всего выяснил возможность поездки
на остров Колгуев. К сожалению, оказалось, что по ряду метеорологических и
иных причин поехать туда в это время года нельзя.
Тогда следователь, снесся по радио с капитаном ледокола, курсировавшего
у берегов Колгуева, и дал ему ряд поручений. Он просил капитана доставить в
Москву, в замороженном виде, труп убитого, допросить свидетелей этого
преступления, если такие окажутся, и, кроме того, произвести самый
тщательный осмотр местности, в которой произошло убийство.
Следователь просил также доставить в Москву и Воронова, обеспечив такие
условия, при которых он, даже при желании, не имел бы возможности скрыться.
Поручения следователя были выполнены, и однажды в его кабинет вошел
капитан ледокола в сопровождении человека средних лет, с растерянным,
испуганным выражением лица. Это был Воронов.
- Садитесь, пожалуйста, - с холодным любопытством разглядывая Воронова,
сказал следователь.
- Благодарю вас, - тихо ответил Воронов. Начался допрос. Следователь
выяснял анкетные данные и биографию этого человека. Это была безупречная
биография. Тридцать два года, которые успел прожить Воронов, до того как он
убил Бурова и очутился перед следовательским столом, были прожиты хорошо и с
толком. Воронов был молодым, но несомненно талантливым специалистом, он имел
ряд самостоятельных научных работ, он стоял на верной и широкой дороге.
- Какого же черта, - не выдержал обычно спокойный и владеющий собою
следователь, - какого же черта вы убили профессора? Чего вы не смогли там с
ним поделить?
Воронов как-то растерянно развел руками.
- Видите ли, - произнес он каким-то извиняющимся, неуверенным
голосом, - дело в том... дело в том, что я его вовсе и не убивал...
- Но он убит?
- Убит.
- В том месте, где он был убит, находился кто-либо, кроме вас двоих -
вас и его?
- Мы были там только вдвоем, никого, кроме нас, не было, и быть не
могло. Это я утверждаю категорически.
- Тогда непонятно ваше отрицание. Согласитесь, что если из двух
человек, находящихся вместе, один оказывается убитым, то убийцей...
- ...может быть только второй, - поспешил согласиться Воронов. - Это
безусловно так. Но я его не убивал. Самое страшное заключается в том, что я
вполне представляю себе безвыходность своего положения. Полное отсутствие
возможностей защищаться. Конечно, я совершенно... как это говорится...
уличен. Будь я на вашем месте, я бы вовсе и не сомневался. Я понимаю. Я
приготовился ко всему. К самому худшему... Но я... я не убивал...
И Воронов заплакал. Он и плакал так же странно, как говорил. Этот
рослый, спокойный, культурный человек плакал, как ребенок, беззлобно,
беспомощно и трогательно. Он вовсе не пытался разжалобить своими слезами,
но, с другой стороны, и не старался их скрыть. Он плакал так же просто, как