"Аскольд Шейкин. Дарима Тон" - читать интересную книгу автораразрядов, в эфире ничего не было.
Почему все же она так и не стала что-либо передавать с ним ученым? Потому ли только, что ее появление в нашем вре- мени не было предусмотрено? Или другое посчитала, будто это лишено смысла. Но тогда опять - почему? Он сидел, облокотившись о столик, вслушивался в треск разрядов и думал: "Дарил покой!.. А если бы вместо меня был бригадир? Или тот же Тимофей Кращенко в своем комбинезоне с иголочки? Сумел бы сделать кто-нибудь из них для этой гостьи из будущего больше, чем я? И что еще сделать, если она поя- вится снова?.. Или никогда не появится. Атомным взрывом по- лыхнула где-то в далеком прошлом. Я все равно буду ждать ее. Хоть неделю. Хоть годы. И еще одно. Как же быть теперь с этим новым знанием о себе: величайший изобретатель... Такой, как творцы космических городов!.." Он поднял глаза на новогодний плакат. Экрана на месте его уже не было. Или был? Да-да! Искрилась прозрачная пленка. Значит, Дарима Тон возвратилась? По экрану перемещались, уходя под обрез его верхнего края, слова. "Но что это? - с испугом подумал Зубцов. - Рассказ, напи- санный по способу две тысячи девятьсот девяносто восьмого года, одним из действующих лиц которого буду я? И каким же предстану я в этом рассказе? Ведущим конструктором? Герои- ческим парнем? А если трепачом? Пьянью?.." "Трибуны стадиона были полны. Они цвели алыми стягами. От упругих звуков оркестра вздрагивал воздух. И все тысячи вос- торженных взоров скрещивались в одной-единственной точке - там, где на зеленом просторе спортивного поля стояла девушка в белых брюках и белом жакете, отороченном горящим, как зо- лото, кантом. Он знал, кто это. Знал, в какой путь она отбывает. И он видел ее одновременно как бы с двух расстояний: очень изда- ли, в глубине чаши стадиона, но вместе с тем так, будто сто- ял совсем рядом с нею, и потому различал малейшие движения губ, бровей, улавливал направление взгляда, грустного и счастливого и обращенного только к нему. И он сказал: - Я теперь знаю свои силы, Дарима. Я приду. Прорвусь в ту эпоху, в которой окажешься ты. - В каждом таится гений... Я верю, - без слов, как-то иначе, прямо от сердца к сердцу, отозвалась она..." Зубцов открыл глаза. Он сидел в вагончике у стола. Солнце светило в окошко. Счастливо смеялся мальчишка-лыжник на но- вогоднем плакате. Радиоприемник больше не сыпал разрядами. Из него вырывались слова песни: ...У нас хорошая память. Живые забыть не смеют |
|
|