"Карло Шефер. Жертвенный агнец" - читать интересную книгу автора

себе, что сейчас начнется. Ведь ему предстояло сообщить не больше и не
меньше как о самом страшном в жизни. Об Апокалипсисе. А те, которых затронет
этот ужас, даже не могли погибнуть вместе с близким человеком. Они будут
жить и жить с этим огромным, невероятным горем.
Дом, по его оценкам довольно новый, ну, лет десяти-пятнадцати, белый,
оштукатуренный, был со вкусом прилажен на крутом склоне. В маленьком садике
росли вечнозеленые кустарники, не требующие особого ухода, - словно на
могиле.
Оказалось, что Роня Дан была сиротой. Наполовину. Братьев и сестер у
нее не было. Ее отец молча сидел на дорогой кушетке. За его спиной виднелся
лес. Тойер понуро примостился в дизайнерском кресле. Между отцом погибшей
девушки и сыщиком стоял стеклянный столик. Комната была обставлена дорого и,
пожалуй, слишком безукоризненно. Словно на выставке: стенные полки точно по
меркам, а в центре - телевизор датской дизайнерши, фамилию которой Тойер не
смог запомнить. В голове сыщика крутилось определение "фигли-мигли", хотя он
не очень представлял себе, что это значит. Глупости все это, подумал он,
все-таки самое главное уже произнесено.
- Она не страдала, - осторожно добавил он.
- Я вас не спрашивал, страдала ли она, - перебил его отец. - Скорей я
спрашиваю себя, страдаю ли я, понимаете?
Тойер покорно кивнул. Однако он ничего не понимал.
Отец встал. Он и одет был так, словно играл на этой выставке мебели
роль статиста. Стройный мужчина под шестьдесят, седой ежик волос,
морщинистое лицо, очки без оправы, которые, при всем бившем в глаза
материальном благополучии, должны были намекать на прежние левые взгляды или
даже говорить, что перед вами убежденный революционер. Ко всему прочему Дан
носил белую рубашку с щегольскими брюками и даже дома не расставался с
дорогими итальянскими полуботинками. Итак, Дан встал и, уткнувшись лицом в
ладони, простучал каблуками по изысканному паркету.
После шока, принесенного сообщением Тойера, наступало время для слез,
отчаянного крика или какого-то другого выражения скорби. Спокойствие
родителя показалось гаупткомиссару гораздо невыносимее, чем всякая
истерика, - хотя лицезреть истерику ему тоже не хотелось, это уж точно. Папа
Дан хранил молчание.
- У вашей дочери были в последнее время сильные стрессы, огорчения? -
тихо спросил полицейский, и все-таки ему показалось, что его голос отлетает
от стен громовым эхом.
- Мне не известно об этом, - ответил Дан и посмотрел в окно. - Это
самоубийство?
- Пока еще не знаем. - Тойер беспомощно обшаривал взглядом комнату,
отыскивая что-то, в чем была бы хоть капелька жизни. Наконец его взгляд упал
на странный предмет, помещавшийся на безупречной системе полок, - нечто
вроде палки, вставленной в резиновый агрегат, который отдаленно напоминал
защитные каппы боксера или слепок зубов у протезиста. Сыщика он
заинтересовал.
Наконец прозвучало признание:
- Вообще-то я знал Роню не очень хорошо; она росла у моей жены, то есть
у моей бывшей жены, во Франкфурте, а я жил здесь, работал в своей конторе.
Вы ведь знаете, как это бывает.
- Нет.