"Александр Щербаков. Третий модификат" - читать интересную книгу автора

как облупленного. Наобещаешь, а сам куда-нибудь смоешься, ищи тебя потом,
свищи". - "Клянусь Галилеем! - говорю. - Завтра не выйдет, послезавтра тоже,
а ужо во вторничек после обеда звони - я вся твоя". - "Сам звони, - слышу. -
Но лучше в среду. У меня тут профилактика намечается небольшая. Главное,
чтобы ты понял: не один ты на свете, а имеет место тесное балаевское стадо
повышенной проходимости. Сечешь?" - "Пока не очень, - отвечаю. - Не вмещаю.
Уж ты прости". - "За прощениями ступай к митрополиту, - слышу. - Прощения -
это по его части. А нам с тобой приличней бы поупражняться во
взаимопонимании на базе обоюдной выгоды и процветания той самой
экспериментальной физики, в любви к которой ты, ваша светлость, на каждом
столбе расписываешься". - "Так и быть, - говорю. - Возьму пару уроков у
Владиславовича, который Аркадий", - говорю. "Этот Тарталья тебя научит! -
слышу. - Ты же по этой части безграмотней носорога! Скажи спасибо, что я за
тебя поднатаскался, и без моего посредничества в диспуты не встревай. Говорю
как самому близкому в мире сапиенсу. Кстати, привет ему передавай, он,
поди-ка, тоже там крутится. Общий поклон". Отключился.
Я сижу, тупой-тупой, как синантроп мамонта умявши, слова выдавить не
могу. А Пентина компашка плавает на верху блаженства.
- Как посмотрите, дорогой Александр Петрович, если мы отредактируем
заключительное коммюнике следующим образом? - приступает Владиславович к
победному обволакиванию моей персоны. - Первоначальная чувственная реакция
прототипа носила резко отрицательный характер, но по мере убедительного
представления фактов смягчилась и склоняется в сторону образования взаимно
приемлемой платформы для переговоров.
- Ой, мужики! - отвечаю. - Вы, по-моему, наглейшим образом пользуетесь
моей слабостью к эксперименту - это раз. Примите живейшие поздравления от
невинно пострадавшего - это два. А в-третьих, дорогой Аркадий Владиславович,
некая часть меня, явно лучше вам известная, настойчиво советует не
беседовать с вами без ее участия. И остальная часть склонна признать совет
весьма разумным. Вопрос об авторстве на открытие "Вязкая извратимость
нейтрона" впредь до выяснения всех обстоятельств, считаю, остается открытым.
Вас устраивает?
- Более чем, - отвечает мне Пентя. - Более чем, Санчо дорогой ты мой! Я в
тебе не ошибся. А представляешь, что было бы, если бы на твоем месте
оказался какой-нибудь дондук? Без чувства юмора!
- Ну насчет юмора, - говорю, - вы, по-моему, несколько пережали.
- А мы тут ни при чем, - объясняет Бахметьев. - Понимаете, как бы мы к
вам ни приставали, полного портрета для психоцифрового двойника получить все
равно не удается. А чем дыры латать прикажете? Собственными домыслами? Вот
тогда вы были бы правы, твердя, что имеете дело не с самим собой. Поэтому мы
поступили по-другому. На основании снятой с вас базы данных изготовили две
матрицы: "Балаев-один" и "Балаев-два" - и поручили им совместно составить
модификат "Балаев-три", восполняя недостачу собственными, то есть вашими, а
не нашими, представлениями о вас. "Третий модификат" в этом смысле - при
полном отсутствии нашего произвола - это некоторым образом тот Александр
Петрович Балаев, каким вы хотели бы себя видеть. Это существенная
подробность. А потом, когда "Б-один" и "Б-два" выработали драйвер вашего
образа, мы влили их в образующийся модификат. Простейший технологический
прием, а как действует! Оцените.