"Александр Щербаков. Кукушонок (Авт.сб. "Змий")" - читать интересную книгу автора

выбирался из нее всякий, кто как мог.


Уже на втором году, просидев раз за разом хорошего лишку на двух
паршивых глыбах, чуя, что норма горит, а разнокалиберные пароходики юркают
мимо, я с отчаяния пустился на хитрость - вышел в эфир как терпящий
аварию, напирая на гуманизм и человеческую солидарность. Но на мой призыв
откликнулись не меркантильные пароходчики - сам инспектор Босоркань,
кочующий бог порядка и укротитель старательской вольницы.
Вряд ли это имя сейчас кому-то что-то скажет, а тогда оно гремело. Сам
бывший старатель, Босоркань "понимал" - то есть знал старательскую жизнь,
постоянно отиравшуюся о браконьерство, контрабанду и налоговые махинации,
но опыт позволял ему отличать вынужденные проступки от наглого
хищничества. Громоздкий свод законов, сочиненный для этих мест минимум за
двести гигаметров отсюда, посреди женевского благонравия, он самочинно
свел до размеров естественного права, но права беспрекословно чтимого. За
проступки он, по мнению старателей, "журил", а хапуг "карал". Карая, он
время от времени выкидывал сказочные, изуверские каверзы. Легенды о них с
восхищением передавали те, кто при том не пострадал.
Подробности преображения грешного старателя в грозного слугу закона мне
неведомы, но, скорее всего, тут взяли свое судьба, врожденные наклонности
и благоприобретенные комплексы. Отношения со всем этим варевом души были у
Босорканя не просты: он то идолопоклонствовал перед собой в новой
должности (именно тогда он и творил жутчайшие из своих проделок), то уныло
терпеть не мог ни занятий этих, ни себя.
Подцепи меня Босоркань на антенну в момент любви к благочинию, я не
знаю, что он сотворил бы со мной за вранье, очевидное с первого взгляда.
Но он подобрал меня в часы депрессии и не обругал даже тогда, когда я сам
во всем признался и объявил, что желаю вместе со своим барахлом (между
прочим, сорокатонной бочкой) проследовать на следующий плановый объект.
"Гори она огнем, такая богадельня!" - прочел я у него на лице мнение о
моей статистической конторе. Но видя, что я состою при ней в страдательном
залоге, он счел ниже своего достоинства чехвостить седьмую спицу в
колеснице. Просто, когда я выложил на стол комиссариатскую карту, он
метнул поверх свое личное кроки. Я обомлел: на нем значилось пять
близкорасположенных астероидов, о которых моя контора не имела
представления! Причем один из них значился как активно разрабатываемая
точка!
Внереестровый астероид в нашем секторе считали за полтора,
внереестровый разрабатываемый - за два! То есть эту пятерку мне зачли бы
за восемь, я разом выполнил бы всю норму второго года! Было за что
побороться.
Я вслух признал свою контору богадельней, я взмолился, чтобы Босоркань
доставил меня на разрабатываемый объект, и, зная нравы
незарегистрированных старателей, пал инспектору в ножки и воззвал о
покровительстве.
Босоркань подумал-подумал и скомандовал мне погрузку.
Инспекторский катер - не наше ковыляй-корыто. Прошло всего часов сто, и
Босоркань, пробормотав: "Эта будка где-то тут", - велел мне включить
запросчик. За три часа запросчик сработал свои осьмнадцать раз. Бездна