"Александр Щербаков. Рассказы из жизни А.П.Балаева" - читать интересную книгу автора

имею дело не только и не столько со своим отображением, в котором собран
мой опыт, вкусы и набор подхваченных сведений; в сусеках моей "Пошехоники"
мне противостоит весь опыт российской словесности. И, главное, не столько
этот опыт, сколько чье-то представление о нем, анонимное, ряженое под
объективную истину. И таким образом ряженое, чтобы ощущалось не как
противолежащее, а как прилежащее. В этом святом убеждении делаешь
три-четыре закидки и сам не замечаешь, что на пятой уже не память
"Пошехоники" к тебе прилежит, а ты к ней прилежишь, с каждой закидкой все
плотнее, все большим числом граней души. И в голову тебе не приходит, что
текст, который ты намастачил, это не твой текст, а гомогенное месиво из
Лермонтова и Зощенко с двумя-тремя щебнинами твоего жаргона. Видеть ты
этого не видишь, чуять не чуешь, разомлевший от наглядной вытанцуемости
словесного ваяния.
Стелясь вдоль "Пошехоники", любой помбур в отставке может возомнить
себя Львом Толстым - это несомненно. Внешне это выглядит как торжество
равенства и братства при возгонке духовных ценностей. А по сути дела это
шумно буксует сам способ производства этих ценностей на письме.
Уж и не знаю, как выбираются из этого истинные литературные таланты
наших дней, а я перешел исключительно на устный рассказ. Чтобы ни к каким
клавиатурам даже не прикасаться, чтобы надеяться только на то, что
просочилось через собственные нейронные мембраны и таким образом присуще
мне и только мне. Я же в писатели не лезу, я был технарь и есть технарь,
так что мои словесные экзерсисы на соответствие высокими стандартам не
претендуют. Это просто - мой личный способ отдыхать от праведных трудов. И
не вижу ничего дурного в том, что отдыхаю не как все - за игрой в
видеокассетные бирюльки, составляя индивидуальные наборы из стандартных
сюжетов-кубиков, а замахиваюсь на то, чтобы пополнить сам набор.
А что набор по-прежнему поддается дополнению, за это ручаюсь всем моим
жизненным опытом. Сколько лет толкусь, ни разу не происходило со мной
такого, что уже описано в романах, повестях и рассказах, как
отечественных, так и иностранных. Взять, например, случай, когда мне на
голову упал метеорит. Где вы о таком читали? Или случай, когда меня
горилла из фоторужья прищелкнула. Или когда моя ежедневная поверхностная
электрограмма из санатория дуром шла на Гидрометцентр и по ней целую
неделю прогнозировали тайфунную обстановку на тихоокеанский регион для
всего торгфлота. Или как с меня сняли копию в институте эктопсихологии и
что из этого вышло.
Как? Вы не знаете этой истории?
Ну, держись, народ! Сейчас расскажу.
Началось это лет пять тому назад.
Позвонил мне Пентя Синельников. Это для вас он членкор и все прочая
Петр Евграфович, а для нас он как был со студенческих времен Пентя-Пентюх,
так и остается и останется. Звонит он и приглашает к себе в институт.
"Пентюнчик, - говорю, - я-то тебе зачем? Я физик, я к вашим зыбким
материям никакого касательства не имею". - "Это точно, - отвечает. - Но ты
все же загляни и если только захочешь, то будешь иметь касательство,
причем прямое. Учти, что это горячая к тебе просьба".
Раз позвонил, два позвонил, а мне все недосуг. Ну, уж когда в третий
раз позвонил, неудобно стало. Сопряг я две командировки, чтобы в
промежутке денек свободный выдался, и выпал в осадок над Пентиной тихой