"Андрей Щупов. Российский Квазимодо " - читать интересную книгу автора

отеля "Сан-Мари" успела стать для него почти родной. Он даже имя на ней свое
вырезал. То есть, наверное, не совсем свое, но другого он попросту не знал.
Жак...
Именно так его звали нынешние друзья и коллеги - Люка, Андре, Марк,
Шарль, Эльза и Иветт. Все русские, хотя и успели сменить родную кирилицу на
латинскую пропись. Впрочем, самого Жака Эльза чаще называла Женечкой.
А еще была команда Зурани - или команда арабов, как их именовал Андре,
хотя истинных арабов среди них не было. А были выходцы из Абхазии, Дагестана
и прочих безрадостных пасынков развалившейся империи. И неудивительно, что
здесь, на чужбине, обстоятельства сумели сбить их в монолитные кучки. Во
всяком случае, "славяне" никогда не мешались с "арабами", предпочитая
действовать совместно лишь в особо трудных делах. К слову сказать,
объединялись они и сегодня. Для чего и зачем, Люка объяснять не спешил, но
было ясно, что пахнет жареным. Андре так и сказал: либо светит афера с
автомобильными гонками, либо хорошая потасовка. В общем, как ни прикидывай,
радостного мало, но ничего иного Жаку не предлагалось. В отличие от Иветт с
Эльзой, не отказывающихся подрабатывать временами на стороне, он себе
подобной роскоши позволить не мог. Потому что не имел нормальных документов,
потому что по сию пору не освоил чужого языка, потому что вообще не видел
себя здесь, среди этого народа. Команда Люка занималась сутенерством,
вымогательством и грабежом, и этим же самым предлагалось заниматься и
пришлому новичку...
Далекая мелодия заставила его вздрогнуть. По всей видимости, работала
чья-то магнитола. И все бы ничего, но музыка была абсолютно нездешней. В то
же время - это был его язык и его тональность!...
Движением робота Жак поднялся со скамьи и неверной поступью двинулся на
звук. С каждым шагом голос далекого певца становился громче и отчетливее, а
вскоре Жак стал уже разбирать отдельные слова:

Моя душа беззвучно слезы льет.
Я песню спел, она не прозвучала.
Устал я петь, мне не начать с начала.
Не сделать новый шаг и не смотреть вперед...

Незамысловатая мелодия, никаких наворотов, все в стиле добрых
шестидесятых. Играл орган, ударник вторил гитаре, и каждый удар отзывался в
сердце Жака сладким эхом. Он не очень понимал, что с ним творится, но на
глаза сами собой наворачивались слезы. И вовсе не оттого, что песня била
тоской и безысходностью, а оттого, что Жак все больше наполнялся
уверенностью: эту песню он тоже когда-то пел. Пел и играл на гитаре. Это
казалось верхом нелепости, поскольку ни слов, ни мелодии он по-прежнему не
узнавал. То есть узнавание приходило прямо сейчас - ежесекундно, словно
проявлялись на фотобумаге черточки родного лица...

Я птица слабая, мне тяжело лететь.
Я тот, кто перед смертью еле дышит.
Но как ни трудно мне об этом петь,
Я все-таки пою, ведь кто-нибудь услышит...

Спустя минуту, он уже стоял возле серебристой "Мазды", с придыханием