"Андрей Щупов. Тропа поперек шоссе" - читать интересную книгу автора

зеркало. Игрушка, завлекающая любопытных. Именно эта игрушка хотела забрать нас
отсюда, увезти далеко-далеко -- к городам, где кипела пестрая незнакомая жизнь.
Тут же, возле машины, я разглядел отъезжающих соплеменников. Группа
отважно ухмыляющихся сорванцов под предводительством длинноволосого Лиса,
дядюшка Пин, излишне сосредоточенный, ни на секунду не отпускающий от себя
великовозрастного и недотепистого Леончика, молодой Уолф, самый умный в нашем
селении после старика Василия...
Неизвестно откуда взявшиеся слезы помешали мне рассмотреть остальных.
Несколько раз сморгнув, я робко приблизился к машине. Само собой,
многочисленное крикливое семейство Мэллованов уже разместилось в сверкающем
сооружении на колесах. Из раскрытых дверей доносился галдеж их мамаши, в окнах
гримасничали и показывали чумазые кукиши младшие отпрыски Мэллованов. Как ни
рассуждай, семейство было боевитое и крайне громогласное. Никто из племени не
заговаривал о них, предварительно не надев маску горького снисхождения. На них
злились, костеря на все лады их предков, пытались пренебрежительно не замечать.
Но в том-то и заключался фокус, что не замечать Мэллованов было невозможно.
Верткие и горластые, они гуттаперчевыми пиявками протискивались всюду, уже
через ничтожные мгновения обращая на себя внимание всех окружающих без
исключения. Такое уж это было семейство! Все они отличались завидным аппетитом,
слыли вечно голодными и были нечисты на руку. Особым богатством похвастаться им
было трудно, однако в тайной к себе зависти Мэлловны подозревали чуть ли не все
племя. Так по крайней мере рассказывал дядюшка Пин -- простодушный, доверчивый
островитянин, не раз уже обманутый за свою бытность пронырливым семейством. И
потому особенно странно было слышать, когда мудрый старик Василий
вовсеуслышанне доказывал, что Мэллованов следует жалеть, что ни родители, ни
дети этой фамилии не заслуживают столь лютой и всеобщей нелюбви. В устах
Василия это звучало почти кощунственно. Со стариком тут же пускались в спор.
Распалялись от мала до велика. Слишком наболевшей темой были эти Мэллованы, и
никто, будь то Бог или дьявол, будь то сам Василий, не имел права заступаться
за них. Поэтому забывали и общепризнанный ум старика, и его преклонные, никем
не считанные годы. За Мэллованов он получал сполна, запросто превращаясь в
осла, в старого дуралея, в свихнувшегося на старости лет болвана. Иногда мне
казалось, что ругали его так, как никогда не поносили самих Мэллованов --
истинную первопричину ссор. Но еще более удивляло то, что всю эту ругань
Василий переносил вполне спокойно, с легкой улыбкой на обесцвеченных,
истончавших губах.
Мне стало вдруг неывыносимо жаль, что старик останется здесь. Нам,
уезжающим навсегда, предстояло никогда более не слышать его размеренной
мелодичной речи, не слышать историй, сказочно рождавшихся в седой, шишковатой
голове...
-- А-а, вот ты где!
Продолжая удерживать Леончика, дядюшка Пин приблизился ко мне и, водрузив
ладонь на мою макушку, поворачивая голову в ту или иную сторону, повел таким
мудреным образом к машине. Где-то на полпути, он задержался, неосторожно
выпустив Леончика. Долговязый племянник тут же воспользовался предоставленной
ему свободой и убрел в неведомом направлении, затерявшись среди толчеи. Дядюшка
испугано принялся озираться и на время забыл обо мне. Я мог бы поступить так
же, как Леончик, но я чувствовал какую-то нелепую ответственность перед
взрослыми, берущимися меня о
пекать и я попросту присел на корточки.