"Полуночное солнце" - читать интересную книгу автора (Майер Стефени)

5. Приглашения.

Старшая школа. Больше не чистилище, а сущий ад. Беспрерывные пытки и жгучее пламя — вот что теперь стало моей повседневностью.

Я пытался играть по правилам. Все точки над i расставлены. Никто бы не смог меня теперь упрекнуть в безответственности.

Ради Эсме и защиты семьи я остался в Форксе. Вернулся к моим прежним занятиям. Охотился не больше других. Каждый день ходил в школу и притворялся человеком. И каждый день я внимательно слушал — не появилось ли чего-то новенького о Калленах. Не появилось. Девушка никому ни словом не проговорилась о своих подозрениях. Она снова и снова повторяла неизменную историю: я стоял рядом и столкнул её с дороги. В конце концов любопытствующим надоело слушать одно и то же, и они перестали расспрашивать её о подробностях. Опасности разоблачения можно было не бояться. Мой невольный подвиг не имел нежелательных последствий.

Ни для кого, кроме меня.

Я был решительно настроен изменить будущее. Задача не из лёгких, но другого выбора, который бы меня устроил, не существовало.

Элис утверждала, что я не смогу держаться в стороне от девушки. Моя цель — доказать, что это не так.

Я думал, что первый день будет самым тяжёлым. К его концу я был уверен, что тяжелее быть не может. И тем не менее, я ошибался.

Меня терзало сознание того, что я могу причинить страдания девушке. Я утешал себя тем соображением, что её боль не больше, чем от укола булавкой — по сравнению с моей. Так, лёгкий удар по самолюбию. Белла была человек и знала, что я — нечто другое, нечто извращённое, устрашающее. Может, она даже обрадуется, а не огорчится, когда я отвернусь от неё и прикинусь, что она для меня — пустое место.

— Здравствуй, Эдвард, — поздоровалась она на первом после происшествия уроке биологии. Её голос был приветлив, дружелюбен, ну просто поворот на сто восемьдесят с нашего прошлого разговора.

Что это? Почему она переменилась? Забыла? Или решила, что весь эпизод — плод её воображения? Не может же быть, чтобы она меня простила за вероломное нарушение обещания?

Вопросы жгли так же сильно, как и жажда, охватывающая меня при каждом вздохе.

Хоть бы только один раз взглянуть в её глаза!.. Один раз попытаться прочесть там все ответы...

Нет. Даже этого я не могу себе позволить. Не могу, если принял решение изменить будущее.

Я лишь на дюйм повернул к ней голову, не отрывая взгляда от классной доски, сухо кивнул в ответ и отвернулся.

Больше она со мной не заговаривала.

После школы, отыграв свою роль, я, как и днём раньше, устремился к Сиэттлу. Казалось, что боль жгла чуть менее сильно, когда я летел над землёй и всё вокруг меня превращалось в размытое зелёное буйство.

Эти пробежки стали моим ежедневным упражнением.

Любил ли я её? Не думаю. Ещё нет. Но то, что открылось мне в видениях Элис, прочно обосновалось в моей голове и не давало покоя. Я видел, как просто мне будет полюбить Беллу: всё равно что упасть — свободно и без малейших усилий. А вот отказать себе в любви к ней было, как если бы я был человеком, и, лишённый своих сверхсил, был вынужден карабкаться вверх по отвесному утесу, подтягиваясь на руках, цепляясь за выступы и трещины, сбивая в кровь пальцы и опасаясь сорваться. Не полюбить её было задачей почти непосильной.

Прошло больше месяца, и каждый день изматывал больше, чем предыдущий. Моя борьба была бесполезна, но я всё надеялся, всё ждал, что мне полегчает. Наверно, это и имела в виду Элис, говоря, что я не смогу держаться вдалеке от девушки. Она предвидела, что боль возрастёт до такой степени, что я не смогу её выдержать. Но пока я выдерживал.

Я не разрушу будущее Беллы. Если уж я обречён любить её, то избегать её — это самое меньшее, что я могу сделать.

Но притворяться, что она для меня ничего не значит, было пределом того, что я мог вынести. Я мог заставить себя не смотреть в её сторону. Мог делать вид, что она для меня пустое место. Всё это было только притворством, не имеющим ничего общего с реальностью.

Я по-прежнему ловил каждое её слово, прислушивался к каждому её вздоху.

Мои мучения можно было разделить на четыре категории.

Первые два были хорошо знакомы. Её аромат и её молчание. Или, скорее — переводя ответственность на себя — моя жажда и моё ненасытное любопытство.

Жажда была основной пыткой. Теперь у меня вошло в привычку попросту не дышать в присутствии Беллы. Конечно, приходилось делать исключения — когда надо было отвечать на вопрос, например, да и в любом случае, когда нужно было говорить. Каждый раз, когда мне приходилось вдыхать поблизости от девушки и я раз за разом ощущал её аромат, моя реакция была той же, что и в самый первый день. Жажда, огонь, стремление к жестокому насилию овладевали мною. Приходилось призывать на помощь всё самообладание, всю силу воли и разума. И этих сил едва хватало. Как и в первый день, монстр во мне ворочался, рычал и пытался вырваться на свободу...

Самым постоянным из терзаний было любопытство, оно, не отпуская, держало меня в своих тисках. В моём мозгу прочно засел один вопрос: О чём она сейчас думает? Вот она тихо вздыхает. Вот рассеянно накручивает локон на палец. Вот с необычной для себя резкостью швыряет книги на стол. Вот летит, опаздывая, в класс. А сейчас нетерпеливо выбивает ногами о пол барабанную дробь. Каждое из этих движений, схваченных моим боковым зрением, становилось сводящей с ума загадкой. Когда она разговаривала с другими учениками, я анализировал каждое её слово и интонацию. Что она высказывала: свои настоящие мысли или то, что считала нужным сказать? Зачастую мне казалось, что она старалась сказать то, что другие хотели от неё услышать. Это напоминало мне мою семью — мы каждый день создавали иллюзорную реальность. В этом мы намного превосходили и её, и кого бы то ни было. Разве что я неправ, воображаю то, чего нет. С какой стати ей ломать комедию? Она же была одной из них — человек, подросток.

Самым неожиданным из моих мучений оказался Майк Ньютон. И кому бы во сне приснилось, что настолько посредственный и скучный смертный сможет вызвать во мне такое бешенство? Справедливости ради, мне надо было проявить хотя бы немного благодарности к этому противному мальчишке: девушка охотнее и больше разговаривала с ним, чем с другими. Из их разговоров я узнал о ней много интересного для моего списка её душевных качеств, но несмотря на это, невольная помощь Майка только ещё больше злила меня. Я не хотел, чтобы Майк раскрывал её тайны. Это должен делать я и только я!

К счастью, он никогда не замечал её маленьких обмолвок, которые, как фотовспышкой, на мгновение освещали её таинственный внутренний мир. Он фактически ничего о ней не знал. В своём воображении он создал Беллу, которой никогда не существовало. В его сознании она была такой же, как он сам — то есть, посредственной и поверхностной. Он не замечал ни её готовности к самопожертвованию, ни отваги, которая резко выделяла её среди других, не слышал в её высказываниях звучавшую в них зрелость мысли. До него не доходило, что рассказывая о своей матери, она больше напоминает родителя, говорящего о своём ребёнке — родителя любящего, снисходительного, всепрощающего и бесконечно заботливого. Он не слышал, каким терпением был пронизан её голос, когда она комментировала его сумбурные рассказы, имитируя интерес к этим пустопорожним глупостям, и не понимал, какая доброта скрывается за этим терпением.

Из её разговоров с Майком мне удалось узнать о самой её примечательной черте, которую я и внёс в свой список, поставив на первое место. Эта черта так проста, и тем не менее, встречается так редко! Белла была человеком кристально чистой души. Все остальные её качества, вкупе с этим основным — доброта, и самопожертвование, и альтруизм, и храбрость, и заботливость — превращали её в истинное совершенство.

Эта невольная помощь, однако, никак не способствовала пробуждению моей симпатии к мальчишке. Дело в том, что он смотрел на неё взглядом собственника — как будто она была товаром, который он твёрдо вознамерился приобрести. А его грубые и нечистые фантазии о ней!.. Всё это раздражало меня без меры. С течением времени он становился всё более самонадеянным в отношении неё. Ему казалось, что она предпочитает его тем парням, кого он считал своими соперниками, включая в их число Тайлера Кроули, Эрика Йорки, а временами даже, как ни странно, и меня. Он завёл себе отвратную привычку усаживаться перед уроком за наш стол и болтать, трещать и пустозвонить без умолку. Она лишь улыбалась. "Она улыбается только из вежливости", — говорил я себе, стараять не поддаваться ярости. Но иногда я всё же позволял себе развлечься, воображая, как даю ему такого пинка под зад, что он, пролетев через весь класс, врубается башкой в дальнюю стену... Не думаю, что эта травма была бы фатальной для его умственных способностей...

Обо мне как о возможном сопернике Майк думал не часто. Он боялся, что происшествие с фургоном свяжет нас с Беллой, но успокоился, увидев что всё как раз наоборот. Однако ему по-прежнему не давало покоя то, что я когда-то выделил Беллу из всех однокашников и одарил её своим вниманием. Но теперь я полностью игнорировал её, так же, впрочем, как и всех остальных, так что к Майку вернулась его обычная самоуверенность.

О чём она теперь думает? Ей нравится его внимание?

И, наконец, последняя из пыток причиняла мне наибольшие страдания: безразличие Беллы. Я не замечал её, она платила мне тем же. Она больше не делала попыток завести со мной разговор. Насколько я мог судить, она обо мне совсем не думала. Никогда.

Это могло бы свести меня с ума или даже заставить нарушить моё решение изменить будущее, если бы не одно обстоятельство: временами она внимательно смотрела на меня, как это было прежде. Сам я не мог поймать её на этом, поскольку не позволял себе открыто взглянуть на неё, но Элис всегда предупреждала нас, когда Белла собиралась посмотреть в нашу сторону. Остальные мои родственники были по-прежнему настороже, зная, какими компрометирующими сведениями владела девушка.

Она то и дело взглядывала на меня издали, и это немного облегчало мои муки. Я не должен был радоваться, но правда в том, что мне действительно становилось лучше, хотя я и понятия не имел, что означали её взгляды. Мне кажется, я догадывался: она наверняка пыталась разобраться, что я за выродок такой.

— Через минуту Белла посмотрит на Эдварда. Примите нормальный вид, — сказала Элис как-то в один из вторников марта. Мы тут же задвигались, меняя позу, как это обычно делают люди — они всё время шевелятся. Для нам подобных характерна абсолютная неподвижность.

Элис вздохнула: "Мне бы хотелось..."

— Даже не думай, Элис, — тихо, но решительно отрезал я. — Этого никогда не будет.

Она надула губки. Ей нетерпелось, наконец, подружиться с Беллой. Не могу сказать, как это может быть, но она уже скучала по девушке, с которой даже не была знакома.

"Вынуждена признать, ты держишься лучше, чем я ожидала. Тебе удалось перевернуть будущее с ног на голову. Я толком ничего не могу увидеть. Надеюсь, ты счастлив".

— Значит, мои усилия не пропали даром.

Она деликатно фыркнула.

Я постарался заглушить её ментальный голос — что-то не было настроения разговаривать. Нервы были натянуты слишком туго. Показывать это кому-либо из них, я, однако, не собирался. Один лишь Джаспер знал, как я измотан, ощущая исходящее от меня напряжение. Джаспер обладал уникальной способностью как улавливать, так и влиять на настроения других, хотя и не мог постичь причин, вызывающих те или иные состояния души. А поскольку я в последнее время всегда был не в духе, то он махнул на меня рукой.

Сегодня будет особенно тяжёлый день. Хуже, чем вчера. Всё шло обычным порядком: каждый новый день был тяжелее предыдущего.

Майк Ньютон, отвратительный мальчишка, до соперничества с которым я не мог позволить себе унизиться, собирался пригласить Беллу на свидание.

Весенние танцы, на которые девушки приглашали парней, были не за горами, и Майк питал радужную надежду, что Белла пригласит его. То, что она до сих пор этого ещё не сделала, ранило его самолюбие. Теперь он попал в крайне неловкое положение: его только что пригласила Джессика Стенли. Он тянул с согласием, всё надеясь, что Белла выберет его своим партнёром, тем самым подтвердив его превосходство над другими соперниками. И отказывать Джессике он тоже не спешил, боясь оказаться вообще не у дел. Стыдно и недостойно меня, но, признаюсь, как я наслаждался его трудным положением!

Джессика, обиженная тем, что он тянет резину и догадывающаяся о причине, готова была метать громы и молнии в ни о чём не подозревающую Беллу. Опять, как раньше, я порывался стать между Беллой и злыми мыслями Джессики. Теперь я лучше понимал природу этого порыва, но в тем большее отчаяние приходил из-за того, что ничего не могу поделать.

Подумать только, до чего дошло! Я скрупулёзно вникал в мыльные оперы старшей школы — занятие, которое прежде от души презирал.

Майк шёл вместе с Беллой на биологию и пытался справиться со своими страхами. Я сидел, ждал их прихода и прислушивался к его терзаниям. Да он слабак! Он нарочно ждал этих танцев, боясь открыть девушке свои чувства прежде, чем она сама выкажет ему своё предпочтение. Он боялся получить отказ, поэтому надеялся, что она первой сделает шаг навстречу.

Трус.

Он, как всегда, присел у нашего стола, фамильярно развалясь, а я с удовольствием представил себе, как его тело врезается в противоположную стену. Треск, с которым бы сломались все его косточки, звучал бы музыкой в моих ушах.

— Ты знаешь, — сказал он девушке, уставившись в пол, — Джессика пригласила меня на весенние танцы.

— Это же здорово! — немедленно и с энтузиазмом отозвалась Белла. — Вы с Джессикой классно повеселитесь!

Я чуть не расхохотался, видя эффект, произведённый её словами на бедного Майка, но удержался. Он-то рассчитывал на то, что она огорчится.

Он лихорадочно искал в своей голове правильный ответ.

— Ну, да... — протянул он, сникнув. Потом воспрял духом: — Я сказал ей, что подумаю.

— Да что тут думать? — Её голос звучал явно неодобрительно, но в нём слышалась также и нотка облегчения.

Что бы это значило? Какая мысль принесла ей облегчение? Мои кулаки вдруг сжались в приступе непонятной ярости.

Майк облегчения не услышал. К его лицу прилила кровь — при той ярости, что я ощущал сейчас, это выглядело ой как завлекательно! — и он снова уставился в пол. Наконец, он выдавил:

— Я думал... ну... может, ты захочешь пригласить меня...

Белла заколебалась.

В этот момент её нерешительности я увидел будущее яснее самой Элис.

Девушка может сказать "да" в ответ на невысказанный вопрос Майка, а может и не сказать. Но в любом случае, когда-нибудь, и, возможно, скоро, она кому-то скажет "да". Она была прелестна, в ней жила некая тайна — мимо таких девушек парни так просто не проходят. Выберет ли она кого-нибудь из этой бецветной толпы или подождёт, когда уедет из Форкса, но придёт день, когда она обязательно скажет кому-нибудь "да".

Я вновь увидел её жизнь, как это уже бывало раньше: колледж, карьера... любовь, брак. Я опять видел её под руку с отцом, одетую в воздушно-белое, с лицом, залитым румянцем счастья, торжественно ступающую под звуки свадебного марша Вагнера.

Это мучение превосходило всё, что я когда-либо чувствовал до сей поры. С людьми такое случается только перед смертью — человек не может вынести такую боль и остаться в живых.

Я не только страдал, я впал в настоящее неистовство.

Ярость требовала выхода. Этот поверхностный, недостойный мальчишка, конечно, не будет тем, кому Белла скажет своё "да", и всё же я с огромным удовольствием собственными руками проломил бы ему череп, чтобы тому, кто в конце концов удостоится её согласия, было неповадно!

Я не понимал, что со мной. Меня как будто облили горючей смесью боли, бешенства, желания и отчаяния. Ничего подобного я никогда не чувствовал раньше. Я даже не знал, как это назвать.

— Майк, пожалуй, тебе надо сказать ей "да", — мягко промолвила Белла.

Надежды Майка рухнули. Я бы порадовался этому, если бы не был совершенно разбит пережитой только что страшной болью. И угрызениями совести за то, чтó эти ярость и страдание сотворили со мной.

Элис была права. Сил у меня явно недостаточно.

В этот момент Элис могла бы увидеть, как будущее искажается, перекручивается, меняется, туманится, вновь искажается... Интересно, как бы это ей понравилось?

— А ты уже кого-нибудь пригласила? — кисло спросил Майк. Он бросил на меня косой взгляд, впервые за несколько недель так явно выказав свои подозрения на мой счёт. Мне стало понятно, откуда они: я выдал свой интерес к происходящему, слегка склонив голову в сторону Беллы.

Его мыслями овладела звериная зависть к тому счастливчику, которого девушка предпочла ему. Эта зависть помогла мне понять, что за неведомое мучение постигло меня.

Я ревновал.

— Нет, — сказала девушка с ноткой веселья в голосе. — Я вообще не собираюсь на танцы.

Несмотря на угрызения совести и гнев, её слова меня слегка успокоили. Неожиданно для себя я осознал, что собираюсь войти в число соперников, оспаривающих её благосклонность.

— Это ещё почему? — не очень-то вежливо спросил Майк. Меня оскорбило, что он позволил себе с нею такой тон. Я едва успел подавить рвущееся из глотки рычание.

— Как раз в ту субботу я собираюсь в Сиэттл, — ответила она.

Любопытство было не таким мучительным теперь, когда я твёрдо решил получить ответы на все вопросы. Скоро я узнаю всё — куда и зачем она направляется.

Тон Майка сменился на заискивающий:

— А ты не могла бы поехать в другое время?

— Извини, нет, — без обиняков заявила Белла. — Так что тебе не стоит заставлять Джесс ждать слишком долго — это невежливо.

Её внимание к чувствам Джессики вновь раздуло пламя моей ревности. Эта поездка в Сиэттл — безусловно, предлог для отказа. Но не отказала ли она только из лояльности к подруге? При её альтруизме это вполне возможно. А вдруг ей на самом деле хотелось согласиться? А что, если обе моих догадки неверны? А вдруг она заинтересована в ком-то другом? В ком?!

— Да, ты права, — промямлил Майк, деморализованный настолько, что я почти ощутил жалость к нему. Почти.

Он отвернулся от Беллы, тем самым лишив меня возможности видеть её лицо через его сознание.

Я не собирался этого так оставлять.

Я повернулся, чтобы самому всмотреться в её лицо — впервые за месяц. Какое огромное облегчение — позволить себе это! Как глоток воздуха для тонущего человека.

Глаза её были закрыты, а лицо зажато в ладонях. Хрупкие плечи ссутулились. Она слека потряхивала головой, как если бы пыталась избавиться от каких-то неприятных мыслей.

Я был и раздосадован, и очарован.

Голос мистера Бэннера отвлёк её от раздумий. Она медленно открыла глаза и тут же посмотрела на меня, наверно, почувствовав мой взгляд. Опять в её глазах появилось то самое растерянное выражение, которое когда-то так неотступно преследовало меня.

Бушевавшие только что во мне чувства: и раскаяние, и вина, и ярость — в эту секунду отступили. Они вернутся, вернутся скоро, но сейчас, в это мгновение, я воспарил на крыльях тревожного и манящего воодушевления. Как будто одержал какую-то триумфальную победу.

Она не отводила глаз, хотя я и сверлил её взглядом с таким непомерным напряжением, что это могло смутить кого угодно. Я пытался таким образом вырвать тайну её мыслей из глубины влажных карих глаз. Но я читал в них лишь вопросы, не в силах увидеть ни одного ответа.

Я видел отражение моих собственных глаз — они были черны от жажды. Последний раз я охотился две недели назад. Сегодня не лучший день для испытания силы воли на прочность. Но похоже, что мрак моих зрачков не пугал её. Она не отводила глаз, и нежный, сокрушительно призывный румянец начал окрашивать её щёки.

О чём она сейчас думает?

Я чуть не выпалил этот вопрос вслух, к счастью, в этот момент мистер Бэннер вызвал меня. Я мгновенно отвёл взгляд от девушки, выхватил правильный ответ из головы учителя и, глотнув воздуха, ответил:

— Цикл Кребса.

Жажда прожгла горло. Мускулы напряглись и рот наполнился ядом... и я закрыл глаза, пытаясь превозмочь бушующее во мне вожделение, требующее, жаждущее, алкающее её крови.

Мощь монстра выросла. Он злобно ликовал: один из двух вариантов предсказанного будущего давал ему реальный шанс на успех. Третий, весьма шаткий вариант, который я неимоверными усилиями воли пытался выстроить, распадался и исчезал, разрушенный банальной ревностью. Монстр был сейчас как никогда близок к своей цели.

Во мне пылала не только жажда, но и угрызения совести, и безысходное чувство вины... Если бы мне была дана способность плакать, слёзы бы сейчас наполнили мои глаза.

Что я наделал?

Битва проиграна, так что какой смысл сопротивляться собственным желаниям? Я вновь повернулся к девушке, чтобы приняться за старое: буравить её взглядом.

Но она спряталась за своими распущенными волосами. Единственное, что я смог разглядеть между прядями — это глубокий малиновый цвет её щёк.

Монстр облизнулся.

Белла больше не смотрела на меня, лишь нервно теребила прядь своих тёмных волос, накручивая её на палец. Её изящные пальцы, тонкие запястья — они выглядели такими хрупкими, что похоже, могли сломаться, стоило мне лишь дунуть на них.

Нет, нет, нет. Я не могу, не могу! Она слишком нежна, слишком хороша, слишком драгоценна, она не заслуживает такой страшной судьбы! Наши пути не должны пересечься, я не имею права разрушить её жизнь.

Но и существовать без неё я тоже не могу. Элис права.

Я был не в силах ни на что решиться, а мой внутренний монстр в бешенстве шипел, видя мои колебания.

Пока я метался между молотом и наковальней, краткое время, отпущенное мне на то, чтобы быть вместе с ней, подошло к концу. Прозвенел звонок, и она начала собирать вещи, так и не взглянув на меня. Это огорчило меня, хотя чего ещё было ожидать? Особенно принимая во внимание то, как я обращался с нею после происшествия с фургоном. На её месте я бы и сам себе такого не простил.

Как ни старался, я всё же не смог удержаться и окликнул её:

— Белла?

Моя сила воли лежала в руинах.

Она помедлила, прежде чем обратить на меня свой взор. Когда она, наконец, повернулась, лицо её выражало настороженность и недоверие.

Я напомнил себе, что она имеет полное право не доверять мне. Более того — с её стороны это было умно.

Белла ждала продолжения, но я лишь пытливо смотрел ей в лицо. Время от времени я, стараясь не обращать внимания на жажду, маленькими глотками хватал воздух.

— Что? — сказала она наконец. — Ты снова снисходишь до разговора со мной? — Её тон носил оттенок негодования, такого же прелестного, как и её гнев. Мне захотелось улыбнуться.

Понятия не имею, как ответить на её вопрос. Говорил ли я с нею в том смыле, в каком она это понимала?

Нет. Нет, если только я справлюсь с собой. А я уж постараюсь.

— Вообще-то, не совсем так, — ответил я.

Она закрыла глаза — к моей бесконечной досаде. Я был лишён самой лучшей возможности хоть что-то узнать о её чувствах. Крепко сжав зубы, она медленно, глубоко вдохнула.

Она заговорила, не открывая глаз. Не совсем обычная для человека манера разговаривать. Почему она так сделала?

— Тогда чего тебе от меня нужно, Эдвард?

Звук моего имени в её устах произвёл на меня странное действие. Я затрепетал. Если бы у меня было живое сердце, оно застучало бы сейчас в бешеном аллегро.

Но что мне ей ответить?

Правду, решил я. С нынешнего момента я буду предельно откровенен с нею. Настолько, насколько смогу, конечно. Заслужить её доверие, должно быть, уже невозможно, но я могу, по крайней мере, уменьшить недоверие, которое она ко мне питала.

— Прости меня... — сказал я. Знала бы она, насколько глубоко я раскаивался! К несчастью, я мог извиняться только за несущественные мелочи. — Знаю, я очень груб с тобой, но поверь, так лучше.

Действительно, для неё было бы лучше, если бы я продолжал в том же духе — вёл себя с нею как последний мерзавец. Вот только я сам больше не выдерживал этого.

Она открыла глаза, выражение в них было по-прежнему насторожённое.

— Не могу понять, о чём ты.

Я был обязан предостеречь её против себя самого, при этом не подвергая себя риску разоблачения, и сделать это так, чтобы она поняла предупреждение. Приходилось говорить обиняками.

— Будет лучше, если мы не будем друзьями. — Само собой, она могла и сама это почувствовать — интуиция у неё была развита более чем достаточно. — Поверь мне.

Её глаза потемнели, и я вспомнил, что уже говорил ей нечто подобное — как раз перед тем, как нарушить обещание. Я вздрогнул, когда она стиснула зубы. Она тоже помнила.

— Какая жалость, что ты не додумался до этого раньше, — зло сказала она. — Тогда бы не пришлось сожалеть о сделанном.

Я остолбенел. Что она знает о моих сожалениях?

— Сожалеть? О чём сожалеть?

— О том, что не дал этому идиотскому фургону раздавить меня! — выпалила она.

Я замер в ошеломлении.

Как только она могла подумать такое? Спасение её жизни было единственным достойным поступком, совершённым мной за время знакомства с ней. Это была единственная вещь, которой я не стыдился. Единственная вещь, оправдывающая моё существование в собственных глазах. Я боролся за то, чтобы сохранить ей жизнь с того самого момента, когда впервые ощутил её аромат. И вот как она думала обо мне?! Да как она может сомневаться в единственном совершённом мною добром деле во всей этой неразберихе?!

— Ты думаешь, я раскаиваюсь в том, что спас тебе жизнь?

— Я знаю, что раскаиваешься! — отрезала она.

Её оценка моих побуждений привела меня в негодование:

— Ты ничего не знаешь!

Как непонятна работа её ума! Она заводила меня в тупик. Белла, должно быть, мыслила не как все остальные люди. Наверно, вот в чём объяснение молчания её мыслей. Она была не такой, как другие.

Она резко отвернулась, вновь сцепив зубы. Щёки её полыхали, на этот раз от злости. Она сгребла свои книжки в кучу, сунула их подмышку и зашагала к двери, не взглянув на меня.

Даже в таком гневе, в каком был я, нельзя было не найти её злость слегка забавной.

Она шла скованно, не глядя, куда идёт, и, зацепившись ногой за порожек двери, потеряла равновесие. Книги рассыпались по полу. Вместо того, чтобы наклониться и собрать их, она лишь стояла, будто кол проглотила, даже не глядя вниз. Могло показаться, что она не уверена, а стоит ли их вообще подбирать.

Я ухитрился не засмеяться.

В классе никого не было, меня никто не видел, так что я метнулся к ней и собрал её книги прежде, чем она успела глянуть вниз.

Она было наклонилась, но, увидев меня, снова застыла. Я протянул ей книги, стараясь, чтобы мои ледяные руки нигде не соприкоснулись с её тёплой кожей.

— Спасибо, — сказала она холодным, твёрдым голосом.

Её тон вернул меня в прежнее раздражённое состояние.

— Пожалуйста, — ответил я точно таким же, как у неё, тоном.

Она выпрямилась и гордо удалилась. Пошла на следующий урок.

Я долго смотрел ей вслед — до тех пор, пока мог видеть её — гордую, несчастную и рассерженную.

Испанский прошёл как в тумане. Миссис Гофф никогда не раздражала моя рассеянность на её уроках: для неё не было тайной, что я знаю испанский куда лучше неё. Поэтому она предоставляла мне полную свободу отдаваться течению своих мыслей.

Итак, надо было смотреть правде в лицо — моя попытка игнорировать девушку провалилась. Но значило ли это, что остаётся единственный путь — погубить её? Нет, это не может быть моим единственным выбором! Наверняка можно найти какой-то другой путь, какое-то другое тонкое равновесие... Над этим надо как следует подумать...

Я не слишком обращал внимание на Эмметта, пока урок почти не подошёл к концу. Он сгорал от любопытства. Эмметт был не слишком чувствителен к душевным настроям других, но он всё же углядел во мне явные перемены. Он дивился тому, чтó послужило причиной того, что безжалостный огонь страдания исчез из моих глаз. Наконец, после тяжких усилий дать название совершившейся во мне перемене, брат решил, что во мне проснулась надежда.

Надежда? Значит, вот как это выглядело со стороны?

Я раздумывал об этом, пока мы шли к моему "вольво", и никак не мог додуматься, на что же я, собственно, надеялся.

Однако долго предаваться раздумьям мне не дали. Поскольку я был особенно чувствителен к любым мыслям, относящимся к Белле, звук её имени в головах моих... ну, да, соперников, соперников! — тотчас же привлёк моё внимание. Эрик и Тайлер, прослышав о провале попытки Майка, готовились предпринять собственные шаги.

Эрик уже маячил на месте, рядом с её грузовиком, где она никак не могла избежать встречи с ним. Класс Тайлера задержали, чтобы задать домашнее задание, и он отчаянно торопился, чтобы застать её прежде, чем она улизнёт из школы.

Этого я пропустить не мог!

— Подожди остальных здесь, хорошо? — прошептал я Эмметту.

Он покосился на меня с подозрением, но всё же кивнул, пожав плечами.

"Парень совсем очумел", — подумал он, позабавленный моей непонятной просьбой.

Я видел, как Белла шла из спортзала, и стал там, где она не могла меня увидеть. Как только она приблизилась к засаде, устроенной Эриком, я неторопливо пошёл вперёд, соразмеряя свои шаги так, чтобы пройти мимо них как раз в нужный момент.

Она растерялась, увидев ожидающего её парня. На мгновение она застыла на месте, но потом, взяв себя в руки, пошла дальше.

— Привет, Эрик, — дружелюбно сказала она.

Внезапно меня охватил неожиданный страх. А вдруг этот неуклюжий, долговязый подросток с прыщавой кожей ей чем-то мил?

Эрик громко сглотнул — видно было как дёрнулся его кадык.

— Привет, Белла.

Она, похоже, не замечала его нервозности.

— Как дела? — Она отомкнула грузовик, не глядя на перепуганного беднягу.

— Э... да я вот думал... не пойдёшь ли ты на весенние танцы... со мной? — его голос дал петуха.

Она, наконец, взглянула на него. Непонятно было, застал ли он её врасплох, или она ожидала чего-то в этом роде. Непонятно было и то, как она восприняла его слова. Дело в том, что Эрик не осмеливался встретиться с ней глазами, и, как следствие, я не мог видеть её лица через его сознание.

— Я полагала, что на эти танцы партнёров выбирают девушки, — в некотором смятении сказала она.

— А... ну да... — промямлил он.

Этот жалкий хлюпик не так раздражал меня, как Майк Ньютон, так что я даже посочувствовал его страху и волнению, но не прежде, чем Белла сказала:

— Спасибо за приглашение, но я как раз в этот день еду в Сиэттл.

Он уже слышал об этом, но всё равно отказ разочаровал его.

— О, — пробормотал он, боясь взглянуть ей в глаза. — Ну, тогда в другой раз?

— Конечно, — согласилась она и тут же прикусила губу, сообразив, что оставляет ему лазейку. Мне это понравилось.

Эрик ссутулился и пошёл прочь, двигаясь в сторону противоположную той, где стояла его машина. В его мозгу царила единственная мысль — убежать как можно скорее и как можно дальше.

Я прошёл мимо неё как раз в этот момент и услышал вздох облегчения. Я прыснул.

Она обернулась, услышав мой смешок, но я смотрел прямо перед собой, изо всех сил сжав губы, чтобы не расхохотаться.

Тайлер был на подходе, он почти бежал — боялся, что не застанет её. Он был посмелее других, и самоувереннсти у него было побольше. Он потому так долго медлил со своим предложением, что признавал приоритетное право Майка.

Я хотел, чтобы у него получилось застать её, по двум причинам. Если всё это внимание раздражало Беллу — а я начал подозревать, что так оно и было, — то мне не терпелось увидеть её реакцию. Если же, напротив, она надеялась получить приглашение от Тайлера и собиралась его принять, то мне тоже не помешало бы знать об этом.

Я расценивал Тайлера Кроули как соперника, хотя и понимал, что это глупо. По сравнению со мной он казался до зевоты обычным и ничем не выдающимся парнем, но что я знал о предпочтениях Беллы? Может, ей как раз такие и нравятся?..

При этой мысли я вздрогнул. Для меня быть обычным парнем — дело невозможное. Как глупо с моей стороны включать себя в число соперников, оспаривающих её внимание! Как мог я рассчитывать на какие-то чувства с её стороны, я, который по всем показателям — монстр?

Она была слишком хороша для монстра.

Мне надо было бы дать ей улизнуть, но моё непростительное любопытство заставило меня делать то, что не подобает. Опять. Но если Тайлер упустит сейчас свой шанс, то он подкатится к Белле в другой раз, и как я тогда узнаю, чем всё кончилось? Так что я перегородил своим "вольво" дорогу, заблокировав ей выезд.

Эммет и остальные мои родственники уже направлялись ко мне. По-видимому, он в ярких красках расписал им странное поведение их рехнувшегося братца, так что они шли не торопясь, наблюдали за мной и пытались разгадать, что я затеял.

Я видел девушку в зеркало заднего вида. Она с негодованием вперила взгляд в задний бампер моей машины. По-моему, сейчас она мечтала о том, чтобы её ржавый "шевроле" превратился в танк.

Тайлер подлетел к своей машине и успел пристроиться в очередь прямо позади грузовика Беллы. Он был чертовски признателен за моё необъяснимое поведение. Он помахал ей, стараясь привлечь её внимание, но она его не замечала. Тайлер выждал мгновение, потом вышел из автомобиля и направился к пассажирскому окну машины Беллы. Он побарабанил пальцами по стеклу.

Она подпрыгнула на сиденье и озадаченно уставилась на него. Через секунду она вручную опустила стекло. Похоже, что это стоило ей немалых усилий.

— Извини, Тайлер, — раздражённо сказала она. — Каллен не даёт выехать.

Она произнесла мою фамилию недовольным тоном — всё ещё сердита на меня.

— А, да, я знаю, — отмахнулся Тайлер. Его не испугало её настроение. — Я только хотел спросить у тебя кое о чём, пока мы тут торчим.

И он нахально улыбнулся.

Она побледнела, догадываясь, о чём пойдёт речь. При виде этого я почувствовал себя вознаграждённым за все свои усилия.

— Ты пригласишь меня на весенние танцы? — спросил он. Ему и в голову не приходило, что его могут не захотеть взять в кавалеры.

— Меня не будет в городе, Тайлер. — Раздражения в её голосе нисколько не убавилось.

— Да, Майк говорил.

— Тогда какого ты?.. — Она нахмурилась.

Он пожал плечами. — Я думал, ты просто бортанула его.

Её глаза сверкнули.

— Мне жаль, Тайлер. — Судя по её тону, ей вовсе не было жаль. — Я действительно уеду из города.

Он без возражений принял это оправдание. Его самоуверенность нисколечко не пошатнулась.

— Классно. Ну тогда подождём до выпускного?

И он важно зашагал обратно к своей машине.

Как же я был прав, решив увидеть эту сцену собственными глазами!

Выражение замешательства и недовольства на её лице было бесценно для меня. Оно раскрыло мне то, что совсем не должно было меня касаться, но что я, тем не менее, отчаянно желал узнать: у неё не было чувств ни к одному из её поклонников.

К тому же, это её выражение было самой смешной штукой, которую я когда-либо видел.

Подошли мои родственники. Их поразило то, что я на этот раз корчился от смеха, вместо того, чтобы, как обычно, метать такие взгляды, от которых мухи на лету дохли.

"С чего это ты так веселишься?" — хотел знать Эмметт.

Я лишь потряс головой, закатившись в новом приступе смеха. Белла сердито выжала газ, отчего её древний грузовичок грозно рявкнул. Она опять мечтала оказаться в танке.

— Да поехали уже! — нетерпеливо прошипела Розали. — Перестань прикидываться идиотом. Если ты, конечно, прикидываешься.

Её слова не задели меня — слишком уж мне было весело. Но всё же я послушался.

По дороге домой со мной никто не заговаривал. Я продолжал время от времени хихикать, вспоминая выражение на лице Беллы.

На подъездной дороге к дому я резко увеличил скорость — ведь кругом никого не было, нас никто не мог видеть. В этот момент Элис и решила испортить мне настроение.

— Ну что, мне можно уже заговорить с Беллой? — брякнула она, не обдумав свои слова наперёд и тем самым не дав мне никакого предупреждения.

— Нет! — ощерился я.

— Это несправедливо! Чего тянуть?

— Я ещё ничего не решил, Элис.

— Зануда ты, Эдвард.

В её голове опять возникли два чётких варианта будущего Беллы.

— Какой смысл тебе знакомиться с ней — горько прошептал я, — если я всё равно убью её?

Элис на секунду заколебалась.

— Ты где-то прав, — признала она.

Я пролетел последний крутой поворот со скоростью девяносто миль в час, лихо въехал в гараж и резко остановился в дюйме от задней стенки. Колёса взвизгнули.

— Счастливой пробежки, — презрительно бросила Розали мне вслед — меня уже как ветром вымело из машины.

Но я не намеревался бегать сегодня. Я пошёл на охоту.

Остальные собирались охотиться завтра, но я не мог позволить себе испытывать жажду сейчас. Я выпил гораздо больше, чем необходимо, насытился до отказа, отняв жизнь у семьи лосей и одного чёрного медведя — удача встретить его так рано по весне. Я был так переполнен кровью, что чувствовал себя отяжелевшим. Ну почему этого всё равно будет недостаточно?! Почему её аромат так силён, что сводит почти на нет все мои усилия?!

Я охотился с целью подготовиться к завтрашнему дню, но когда вынужден был закончить охоту, до восхода солнца ещё было много часов. Целая вечность до наступления следующего дня!

И вдруг меня снова охватило тревожное и влекущее воодушевление: я внезапно понял, что сейчас пойду к ней.

Я спорил сам с собой на всём обратном пути до Форкса. Моя менее благородная сторона победила, и я приступил к осуществлению своего недостойного плана. Монстр поворочался-поворочался — и затих. Я твёрдо решил держаться на безопасном расстоянии. Мне хотелось лишь знать, где она, как она... Хотелось лишь увидеть её лицо...

Было уже заполночь, и дом Беллы был тёмен и тих. Её грузовичок был припаркован у обочины, патрульный автомобиль её отца стоял на подъездной дорожке. Все в округе мирно спали: я нигде не нашёл ни единой сознательной мысли. Какое-то время я оставался под защитным покровом тёмного леса, подступающего к жилищу Свонов с восточной стороны, и оттуда наблюдал за домом. Дверь главного входа, конечно же, заперта. Не проблема для меня, вот только как-то не хотелось оставлять после себя выломанную дверь, как свидетельство своего непрошенного визита. Я решил сначала попробовать окно на втором этаже — люди редко ставят на эти окна замки.

Я пересёк палисадник и за полсекунды взлетел по фасаду дома. Держась одной рукой за карниз над окном, я вгляделся через стекло — и у меня перехватило дыхание.

Это была её комната. Я видел её спящей на узкой кровати, покрывало сползло на пол, простыни смялись и обмотались вокруг ног. Она заворочалась и забросила руку за голову. В эту ночь её сон был тревожным, неспокойным. Ощущала ли она близкую опасность?

Наблюдая за её беспокойными метаниями в постели, я был сам себе противен. Веду себя, как какой-нибудь подглядывающий маньяк! Да впрочем, какое там! Я был намного, намного хуже маньяка.

Я расслабил было кончики пальцев, собираясь соскользнуть обратно на землю. Нет, сперва я ещё раз всмотрюсь в её лицо...

Его нельзя было назвать безмятежным. Между бровей обозначилась знакомая морщинка, уголки рта опущены... Вдруг её губы задрожали и раскрылись.

— Ладно, мам, — невнятно пробормотала она.

Белла разговаривала во сне.

Отвращение к себе было задушено жгучим любопытством. Я не смог побороть искушение: эти незащищенные, неосознанно произнесённые мысли служили для меня безумно соблазнительной приманкой.

Я подёргал раму. Окно не было заперто, но поддавалось с трудом, видно, его долго не открывали. Я потихоньку отодвигал его, съёживаясь при каждом, даже еле слышном, скрипе металлической рамы. Надо будет захватить с собой немного смазочного масла в следующий раз...

Что? Следующий раз? Я потряс головой, опять проникнувшись отвращением к себе.

Я неслышно проскользнул в полуоткрытое окно.

В её маленькой комнате царил беспорядок, хотя следов пыли не было видно нигде. На полу возле кровати стояли стопкой книги, корешками от меня. У недорогого CD-проигрывателя были рассыпаны диски, увенчанные прозрачным пластиковым футляром от CD. Компьютер, которому было самое место в музее, посвященном устаревшим технологиям, утопал в бумажных завалах. Обувь разбросана по дощатому полу.

Я чуть было не ринулся к её кровати, чтобы прочитать названия на дисках и корешках книг, но вовремя вспомнил о намерении держаться на безопасном расстоянии. Поэтому я опустился в старое кресло-качалку в дальнем конце комнатки.

Неужели я когда-то думал о ней как о девушке с самой обыкновенной внешностью? Я припомнил её первый день в школе и моё презрение к тем ребятам, которые немедленно были заинтригованы ею. Но сейчас, вспоминая, каким они видели её лицо, я понимал их и не понимал себя: почему мне не удалось сразу же разглядеть ее красоту? Почему мне понадобилось столько времени, чтобы признать такую очевидную вещь?

Даже сейчас, когда она лежала передо мной — тёплая, бессознательно раскинувшаяся, в старой дырявой футболке и потёртых трениках, со спутанными и взъерошенными тёмными волосами, оттеняющими бледное лицо, с приоткрытыми пухлыми губами – у меня перехватывало дыхание. Вернее, едко подумал я, перехватило бы, если бы я вообще дышал.

Она больше не говорила. Наверно, сон сменился.

Не отрывая глаз от её лица, я размышлял о том, как сделать будущее хотя бы просто приемлемым, если уж изменить его я оказался не в силах.

Мысль о том, чтобы причинить ей боль, была невыносима. Тогда что же — я снова должен уехать?

Мои родные теперь не стали бы со мной спорить: прошло много времени, никто не свяжет моё исчезновение с давней аварией, подозрений не будет. Моё отсутствие никого не поставит в опасное положение.

Как и накануне днём, я ни на что не мог решиться.

Надеяться на победу в соперничестве с молодыми людьми, ухаживающими за ней, я не мог. При этом неважно, привлекали её эти ребята или нет. Я был монстром, и смотреть на меня иначе, чем на монстра, она никогда не сможет. Если бы Белла узнала правду обо мне, она бы ужаснулась и с отвращением убежала, вопя от страха.

Вспомнилась наша первая встреча на уроке биологии... и я понял, что такая реакция с её стороны была бы совершенно оправданной.

Было глупо воображать, что если бы я пригласил её на эти дурацкие весенние танцы, то она отменила бы все свои поспешно составленные планы и согласилась пойти со мной.

Не мне предназначено услышать её "да". Это будет кто-то другой, кто-то по-человечески тёплый. И я даже не смогу позволить себе — когда-нибудь, когда она скажет кому-то это "да", — начать на него охоту и убить, потому что она заслуживает его, кто бы он ни был. Она заслуживает счастья и любви с тем, кого выберет.

Я обязан сейчас поступить правильно. До сих пор я пытался обмануть самого себя мыслью, что мне всего лишь угрожает опасность полюбить эту девушку. Обманываться дольше не имело смысла.

К тому же — какое это имело бы значение, если бы я исчез? Уеду или останусь — для Беллы я никогда не стану тем, кем хотел бы стать. Не может быть и речи о том, чтобы она полюбила такого, как я.

Никогда.

Может ли мёртвое, ледяное сердце разбиться? Казалось, что моё может.

— Эдвард, — позвала Белла.

Я застыл. Её глаза были по-прежнему закрыты.

Неужели она проснулась и застала меня здесь с поличным? Она выглядела спящей, но ведь голос её был таким ясным...

Она тихонько вздохнула, затем снова беспокойно заворочалась, повернулась на бок... Нет, она по-прежнему спала и видела сны.

— Эдвард, — невнятно пробормотала она.

Ей снился я.

Может ли мёртвое, ледяное сердце снова забиться? Казалось, что моё может.

— Останься, — выдохнула она, — Не уходи. Пожалуйста... Не уходи.

Ей снился я, и, похоже, даже не был при этом частью кошмара. Она хотела, чтобы я остался с нею там, в её сне.

На меня нахлынула волна таких чувств, которых я не только не мог сдержать, но даже и названия подобрать не мог. На длительное время я поддался их стремительно уносящему течению и погрузился в них, как в омут.

А когда вынырнул на поверхность, то уже не был прежним Эдвардом.

Моя жизнь была нескончаемой, неизменной полуночью. Так было суждено: в моей жизни всегда должна быть полночь. Как же могло случиться, что в моей вечной полуночи сейчас всходило солнце?

Когда я, становясь вампиром, в жгучей боли превращения обменял мою душу и смертность на бессмертие, я как бы навечно заледенел. Живая плоть моего тела превратилась в камень, прочный и нерушимый. Всё: моя личность, мои симпатии и антипатии, мои настроения и желания — застыло в неизменности.

Для других нам подобных всё было точно так же. Мы все — просто живые камни.

Изменения происходили с нами редко, но если уж они случались, то были необратимы. Я видел, как это произошло с Карлайлом, а затем, десятилетием позже — с Розали. Любовь изменила их навечно, она не только никогда не исчезнет в них, но даже никогда не потускнеет. Больше восьмидесяти лет прошло с того момента, когда Карлайл нашёл Эсме, но он по-прежнему смотрел на неё широко открытыми, восхищёнными глазами — глазами первой любви. Такими они пребудут до скончания времён.

Так же будет и со мной. Я теперь обречён всегда любить эту хрупкую девушку. Таким я пребуду до скончания времён.

Я смотрел на её безмятежное лицо, чувствуя, как любовь к ней пронизывает каждую частичку моего каменного тела.

Теперь она спала уже гораздо спокойней, на губах играла еле заметная улыбка.

Не отрывая от неё глаз, я начал обдумывать свои дальнейшие действия.

Я люблю её, значит, постараюсь собраться с силами и оставить её. Пока что этих сил у меня было недостаточно. Придётся потрудиться. Разве что у меня хватит сил на то, чтобы обмануть будущее и направить его по другому пути...

Элис видела только два варианта будущего Беллы. Теперь я увидел глубинный смысл обоих этих исходов.

Любовь к ней не удержит меня от её убийства, если я дам себе право на ошибку.

Но вот странно: мой монстр никак не проявлял себя. Я сейчас не чувствовал его, он как будто исчез. Возможно, любовь заставила его замолчать навеки. Если бы я теперь убил Беллу, то это случилось бы непреднамеренно, только вследствие ужасного несчастного случая.

Мне придётся быть предельно осторожным. Я должен всегда быть начеку. Контролировать каждый свой вздох. И держаться на безопасном расстоянии.

Я не буду допускать ошибок.

Наконец, я понял смысл видения о втором будущем. Раньше я недоумевал: что могло привести к тому, что Белла стала бы узницей этой бессмертной полужизни? Сейчас, истомлённый тоской по девушке, я понял, что в своём непростительном эгоизме мог бы попросить отца оказать мне услугу. Попросить его забрать у неё жизнь и душу, чтобы она навсегда осталась со мной.

Она заслуживала лучшего.

И тут передо мной стал вырисовываться неясный образ ещё одного будущего. Тонкая нить, по которой мне придётся пройти. Если сорвусь — всё пропало.

Смогу ли я быть с ней, но оставить её человеком?

Я намеренно глубоко вдохнул, затем ещё раз, позволяя её запаху объять всего меня пламенем. Комната была заполнена её ароматом, он пропитал здесь всё. Голова закружилась, но я выдержал. Мне придётся привыкнуть к этому, если я собираюсь вступить с ней в какие-либо отношения. Я сделал ещё один глубокий, обжигающий вдох.

Так, мечтая и глубоко, размеренно дыша, я любовался спящей Беллой до самого рассвета.

Я пришёл домой, когда другие только что ушли в школу. Быстро переоделся, избегая вопросительных взглядов Эсме. Она видела лихорадочный огонь в моих глазах и почувствовала одновременно и тревогу, и облегчение. Моя длительная меланхолия причиняла ей боль, так что она обрадовалась, увидев, что, похоже, всё кончилось.

Я побежал в школу, прибыв туда всего на пару секунд позже моих родственников. Они не оглянулись на меня, хотя уж Элис-то наверняка должна была знать, что я стою под кровом густого леса, доходящего до парковочной площадки. Я подождал, уверился, что на меня никто не смотрит, и прогуливающейся, небрежной походкой вышел из-под деревьев на на забитую машинами стоянку.

Из-за угла доносился рёв грузовика Беллы. Я спрятался позади большого Шевроле Субурбан, откуда мог наблюдать, сам оставаясь незамеченным.

Белла въехала на стоянку и, увидев мой "вольво", какое-то время сердито сверлила его взглядом. Потом, глядя всё так же хмуро, припарковалась в одном из самых отдалённых мест.

Странно было сознавать, что она, возможно, всё ещё сердится на меня, но у нее на то было полное законное основание.

Мне хотелось смеяться над собой — или дать себе хорошего пинка. Все мои мечты и планы могут пойти прахом, если я ей безразличен. Может же так статься, что её сон был вовсе и не обо мне? Мало ли на свете Эдвардов! Какой же я самонадеянный глупец...

Вообще-то, для неё было бы гораздо лучше, если бы она была ко мне равнодушна. Конечно, отсутствие чувств с её стороны не остановит моих ухаживаний, но я честно дам ей понять, что собираюсь попытать счастья в качестве её поклонника. Я ей обязан хотя бы такой малостью.

Я тихо двинулся вперёд, раздумывая, как бы подольститься к ней получше.

Белла облегчила задачу. Когда она выходила из машины, ключ от грузовика выскользнул из её пальцев и упал в глубокую лужу.

Она наклонилась, но я успел первым поднять его. Ей не пришлось мочить свои тонкие пальчики в холодной воде. Она вздрогнула, выпрямилась... и увидела меня, нахально подпершего спиной её грузовик.

— Как это тебе удаётся? — недовольно спросила она.

Да, всё ещё сердится.

Я протянул ей ключ. — Удаётся что?

Она раскрыла ладонь, и ключ мягко упал в неё. Я глубоко вдохнул, втягивая в себя её запах.

— Появляться прямо из воздуха, — объяснила она.

— Белла, это не моя вина, что ты такая исключительно ненаблюдательная, — это я так шутил. Было ли хоть что-то, что скрылось бы от её острого взора?

Слышала ли она, с какой нежностью я произносил её имя?

Но ей мой юмор, похоже, не понравился. Она окинула меня гневным взором, сердце её забилось быстрее. Я гадал, отчего — от злости или от страха? Через мгновение она опустила глаза.

— К чему ты вчера устроил эту комедию с затором на дороге? — спросила она, не глядя на меня. — Я думала, ты просто решил притворяться, что меня не существует. А ты, оказывается, хочешь, чтобы я умерла от раздражения!

Всё ещё ужасно злится. Да, придётся немало потрудиться, чтобы она начала думать обо мне лучше. Я вспомнил, что решил быть с ней предельно честным...

— Это всё ради Тайлера. Я должен был дать ему шанс. — Меня разобрал смех. Просто не смог сдержаться, вспомнив её вчерашнее выражение лица.

— Ты… — задохнулась она и замолчала — слишком уж была взбешена, чтобы продолжать. Вот оно — то же самое выражение. Титаническим усилием мне удалось не расхохотаться вновь. Она и без того была вне себя.

— И я не притворяюсь, что тебя не существует, — закончил я. Мне казалось, я выбрал верный тон — небрежный, слегка поддразнивающий. Она бы не поняла, если бы я выказал ей истинную силу своих чувств. Я бы перепугал её. Так что молчи о чувствах, Эдвард, и держись легко и непринуждённо.

— Значит, ты действительно пытаешься довести меня до смерти? Раз уж фургону Тайлера это не удалось?

Во мне вспыхнул гнев. Неужели она действительно так думает?!

С моей стороны было неразумно так реагировать на её оскорбление. Она ведь не знала о произошедшей со мной ночью перемене. Всё равно я никак не мог успокоиться.

— Белла, ну что за чушь! — рявкнул я.

Её лицо вспыхнуло. Она повернулась ко мне спиной и зашагала прочь.

Я тут же раскаялся. Какое право я имею сердиться на неё?

— Подожди, — взмолился я.

Она не вняла мольбе, так что я пошёл за ней.

— Пожалуйста, прости меня, я был груб. Я не говорю, что был неправ... — Действительно, как она могла вообразить, что я желаю ей зла? — ...Но всё равно говорить с тобой в таком тоне было грубо.

— Почему бы тебе не оставить меня в покое?!

"Поверь мне, — хотелось мне сказать, — я пытался".

И кстати, я отчаянно в тебя влюблён.

Держись легко, Эдвард.

— Я хотел тебя спросить кое о чём, но ты сбила меня с мысли. — На меня вдруг снизошло озарение, и я понял, как мне действовать дальше. Я улыбнулся.

— У тебя что — раздвоение личности? — подозрительно спросила она.

У её подозрений, похоже, были основания. Мои настроения всё время менялись, я метался из крайности в крайность, эмоции — новые и пока непонятные — бурлили и требовали выхода, а приходилось их обуздывать...

— Опять ты сбиваешь меня с мысли, — пожаловался я.

Она вздохнула.

— Ну ладно. Что ты хотел сказать?

— Я вот подумал... в субботу на будущей неделе... — На её лице появилось выражение изумления, сменявшегося потрясением по мере того, как я продолжал: — Ну, ты знаешь... в день весенних танцев... — Я в очередной раз подавил смешок.

Она оборвала меня, наконец, взглянув мне в глаза: — Ты что, шутишь так?

Да.

— Ты дашь мне закончить?

Она молча ждала, закусив мягкую нижнюю губу.

Увидев это, я на мгновение отвлёкся. Моя реакция поразила меня самого. Что-то странное, неизведанное шевельнулось в самой глубине моей давно забытой человеческой сущности. Я постарался стряхнуть с себя оцепенение и продолжил играть свою роль:

— Я слышал, ты собираешься в этот день в Сиэттл, вот я и предлагаю поехать вместе. Ты не против? — Я пришёл к выводу, что недостаточно просто расспрашивать её о планах, лучше принимать в них участие.

Она непонимающе смотрела на меня. — Что?

— Хочешь поехать в Сиэттл вместе? — Наедине с ней в машине... Моё горло вспыхнуло при одной только мысли об этом. Я вдохнул полной грудью. Привыкай.

— С кем вместе? — Опять её глаза были огромными и растерянными.

— Со мной, конечно, — медленно и раздельно сказал я.

— Как... почему?..

Неужели ей было так трудно поверить, что мне просто хотелось насладиться её обществом? Должно быть, я настолько плохо вёл себя раньше, что моё нынешнее поведение не укладывалось у неё в голове.

— Видишь ли, — сказал я так небрежно, как только мог, — я всё равно собирался поехать в Сиэттл в ближайшие недели. Кроме того, мне кажется, твой грузовик может заартачиться по дороге. — Было ясно, что лучше поддразнивать её, чем пугать своей серьёзностью.

— Пока что мой грузовик всегда меня слушался. Но спасибо за заботу, — голос её звучал по-прежнему изумлённо. Она снова двинулась по направлению к учебным корпусам. Я держался рядом.

Она не отказала мне напрямую, так что я решил этим воспользоваться.

А если она скажет "нет"? Что я тогда буду делать?

— А может твой грузовичок доехать туда на одном баке бензина?

— Не понимаю, какое тебе до этого дело, — проворчала она.

Пока ещё не отказ. А её сердце вдруг опять забилось быстрее, и задышала она теперь чаще.

— Разумное использование ограниченных природных ресурсов — дело каждого!

— Честно говоря, Эдвард, ты ставишь меня в тупик. Я думала, что ты не хочешь быть моим другом.

Трепет объял меня, когда я услышал своё имя из её уст.

Как же умудриться сохранить лёгкий, беспечный тон и одновременно остаться честным? Ладно, быть честным важнее всего. Особенно в ответе на её последнее высказывание.

— Я сказал, что будет лучше, если мы не будем друзьями, но я не говорил, что не хочу этого.

— Спасибо, вот теперь всё понятно, — саркастически усмехнулась она.

Дойдя до столовой, она остановилась на пороге и вновь встретилась со мной взглядом. Удары её сердца опять участились. Она боялась меня?

Я тщательно подбирал слова. Нет, я был неспособен оставить её, но, может быть, она достаточно умна и осторожна, чтобы оставить меня — до того, как станет слишком поздно?

— С твоей стороны будет более... благоразумно не быть моим другом. — Вглядываясь в глубину её глаз цвета растопленного шоколада, я позабыл о своём намерении держаться легко. — Но я устал бороться с собой. Не могу больше оставаться вдалеке от тебя, Белла. — Прозвучало чересчур пылко, но что поделаешь...

Её сердце на секунду приостановилось. Не успел я забеспокоиться, как оно забилось вновь. Как сильно я её перепугал? Неважно, скоро узнаю.

— Ты поедешь со мной в Сиэттл? — спросил я напрямик.

Она кивнула, её сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди — так оно колотилось.

Да. Она сказала "да" — мне.

И тут я почувствовал укор совести. Чем это обернётся для неё?

— Тебе действительно лучше держаться от меня подальше, — предостерёг я её. Интересно, услышала ли она то, что я в действительности хотел сказать? Удастся ли ей избежать того будущего, что грозило ей из-за меня? Что я мог сделать, чтобы защитить её от самого себя?

"Держись легко!" — одёрнул я себя, а вслух сказал: — Увидимся в классе.

И едва удержался от того, чтобы не припустить вприпрыжку.