"Андрей Щупов. Лед" - читать интересную книгу автора

хищный язык, прижала меня к полу, расплющив до полного паралича? Но тогда
отчего я не утратил способности мыслить? Мертвые не в состоянии думать!
Это же очевидно! Стало быть, я жив? Конечно! Ведь я слышал работу
могильщиков, - значит, это не может быть смертью!
Могильщики... Проклятые и во всем виноватые могильщики!.. Не было бы
их, не было бы и нынешнего моего безумия. А может, их действительно нет?
Просто-напросто я их придумал и представил. Ну, да! Вот она спасительная
соломинка! Нет этих людей, нет и причины для моего раскручивающегося по
спирали кошмара. Спокойно! Уцепиться за ветку и не оборваться. Хотя... Кто
же тогда меня зарывал? Рыхлил землю и сбрасывал мерзлыми комками вниз?
Снова ничего не понимаю. Чертовы могильщики! Одно-единственное слово
ломает все мои умопостроения. И почему так душно? Кажется, я не дышу?
Астматический приступ, коллапс, летаргия?.. Отчего даже веки меня не
слушаются? Я никак не могу открыть их, - более того - я не имею ни
малейшего понятия, закрыты ли они? Скорее всего, да. Покойникам принято
закрывать глаза. Это я хорошо помню. Слишком страшно и слишком стыдно.
Живым не пристало глядеть в распахнутые глаза мертвых. Оттого, верно, и
разрешается плакать и плакать вволю. Слезы создают пелену, а пелена - тоже
ширма и спасение... Впрочем, если даже я сумел бы открыть глаза, то,
наверное, разглядел бы ту же тьму и те же неясные, порождаемые собственным
ужасом всполохи. Видимо, следует согласиться с очевидным: я ослеп. Ослеп
настолько, что не в состоянии даже плакать. Слезы - тоже привилегия живых.
Вероятно, я действительно умер.


* * *

Оказывается, и в подобном состоянии есть что-то напоминающее сны. Да,
да! Я только что спал! Или дремал - не знаю. И там, во сне, ко мне пришла
память, приведя с собой за руку умиротворяющее спокойствие. Бесшумными
гребками я словно одолел вакуумную полосу, вынырнув из черного болота,
впервые увидев проблески света.
Прекрасно, когда что-то помнишь, способен хранить в сознании, по
желанию выпуская перед собой на маленькую сцену, заново переживая часы и
дни среди живого. Наблюдая прошлое, я отвлекаюсь от своей внешней слепоты,
своих атрофированных чувств и неистребимых страхов. Почему-то в сравнение
напрашивается затемненная комната, без дверей, без окон, с высоким лепным
потолком. И вот посреди этой комнаты зажигается свеча, вторая, - на стенах
оживают знакомые тени, и, напрягая несуществующее зрение, я воссоздаю
людей из плоти и крови, озвучивая их речь, прорисовывая мимику. При
некотором усилии удается воспроизводить даже целые эпизоды. Играть в
кукловода не столь уж трудно. Крохотный театр в полном моем распоряжении.
Нужно лишь быть добросовестным суфлером, а это у меня, кажется,
получается.
..Доктор. Вежливый и предупредительный. Совсем молодой, с пушком
вместо бритого глянца, но уже с отчетливо ощущаемым морозцем в глубине
глаз. На лице - желание поскорее покончить с формальностями, распрощаться
с родственниками покойного. Рыдания и сдавленные голоса не для него. В
движениях и мимике молодого целителя - едва скрываемая досада. Люди так
странно себя ведут! Где их мужество и достоинство? Они готовы упрашивать,