"Ирвин Шоу. Тогда нас было трое" - читать интересную книгу автора

старшего брата, уже, в свою очередь, совершившего на нем путешествие по
Европе. Марта заняла свое место между ними на сиденье, поверх тормозной
коробки, и они отправились в город, купили холодного цыпленка, длинный
хлеб, кусок гриерского сыра, одолжили у фруктовщика корзину, купили у него
огромную кисть винограда и, прихватив пару бутылок розового вина, влезли
снова в машину и вокруг всей бухты поехали к старой крепости, которую
кто-то когда-то держал в осаде и которая потом кому-то сдалась, а теперь
летом здесь учили желающих ходить под парусами. Они поставили машину и
пошли по широкой, отбеленной морем крепостной дамбе, неся корзину и
бутылки, а вместо скатерти - большое влажное полотенце.
Отсюда, с дамбы, был хорошо виден весь пустынный овал бухты, по
которому медленно ползла рыбачья плоскодонка под самодельным парусом,
направлявшаяся в Сент-Барб, и пустынный пляж, и белые и красные домики
Сен-Жан-де-Люза. Причал яхт-клуба под крепостной стеной был забит
маленькими голубыми финнами, принайтованными или поднятыми на блоках по
случаю наступающей зимы, а откуда-то издали доносились одинокие и еле
слышные удары молотка; единственный не по сезону усердный владелец зашивал
планками крутой бок своего рыбачьего ялика. А далеко в море, там, где
серое и голубое сливаются в горизонт, зыбь качала флотилию охотников за
тунцами. Был отлив, и волны, белые, пенистые, но не Грозные,
перекатывались по голой, косо уходящей в море гряде камней, на которой
покоилось основание дамбы. По другую сторону дамбы над гладью залива
торчали округлые бастионы старой крепостной стены, разрушенной морем лет
сто назад; были они остроплечие, ветхие и бессмысленные, какие-то
древнеримские, похожие не то на акведуки, по которым подавали горную воду
и давно уже исчезнувшие города, не то на казематы, где последние пленники
умерли полтысячи лет назад.
Они дошли до-площадки на краю дамбы, отделенной от тела волнолома
широким каналом, по которому суда входили и выходили из бухты. Даже в
такой тихий день на этой плоской каменной площадке Мэнни почудилось что-то
дикое и опасное, когда валы беззлобно, но всею силою обрушивались на дамбу
и сквозь канал бередили тихую гладь залива. Мэнни вообще побаивался
высоты, и, когда он смотрел с крутого обрыва стены в изменчивую зеленую
глубину, отороченную пеной, у него возникало чувство такой беспомощности,
словно это он там, внизу, мечется и ныряет среди валов и камней, а волны
наваливаются, и уходят, и бьются друг о друга, веером рассыпая острые
фонтанчики брызг. Он, конечно, промолчал бы, но когда Марта сказала: "Вот
здесь и сядем", - а они были еще далеко от площадки, он был благодарен ей
и старательно помог расстелить полотенце-скатерть по самой середине дамбы.
Дул ветерок, капризный, порывистый и пронзительный по временам, но Берт
все равно стащил с себя рубашку и принялся загорать. У Мэнни грудь поросла
мягкой рыжеватой густой шерстью. Он стеснялся этого и сказал, что
раздеваться на ветру слишком холодно. Берт знал, в чем дело, и иронически
покосился на Мэнни, но промолчал.
Пока Марта резала цыпленка и раскладывала хлеб, сыр и виноград на
листочках бумаги посередине полотенца, чтобы никому не тянуться, Берт,
подняв голову, прислушивался к далекому неторопливому и размеренному
стуку, доносившемуся с причала.
- Когда я слышу этот стук, - сказал он, - вот так, как сейчас, я
вспоминаю финал "Вишневого сада". Все опустело, все печально, все готово к