"Ирвин Шоу. Тогда нас было трое" - читать интересную книгу автора

Красивой женщине лучше жить в стране с душком некоторого упадка, где еще
не все экономически целесообразно, ну, например, во Франции. Ты бы вышла
замуж за милого сорокапятилетнего мужчину с аккуратными усиками и огромным
наследственным поместьем где-нибудь на холмистых берегах Луары. Прекрасная
охота осенью, легкие вина собственного изготовления, несколько дюжин слуг,
которые сдергивают шапчонки при приближении вашей колымаги. Муж будет тебя
обожать, будет приглашать всех твоих друзей, чтобы ты не скучала одна,
пока он месяцами будет в Париже устраивать свои дела и лечить печенку у
своего доктора.
- Ну, а при чем тут ты? - спросила Марта.
- Его тоже пригласят, чтоб ты не скучала, - сказал Мэнни.
Ему не нравился этот разговор. Берт, конечно, шутил, но Мэнни знал,
что, если бы Марта в самом деле женила на себе старика с большими
деньгами, Берт бы ее одобрил. Как раз накануне, когда они заговорили о
том, кто какую изберет карьеру, Берт заметил: главное - это распознать
свой дар и суметь его использовать. А суметь использовать - значит суметь
избавиться от этого невыносимого занудства - от работы.
- Так вот, твой дар, - ухмыльнулся он, - твой дар - красота. С этим
проще простого. Ты берешь мужчину, привораживаешь его - и дело сделано. Я
человек, одаренный вдвойне, но в конечном счете это не так надежно. У меня
есть обаяние - это раз. - В собственный адрес он позволил себе
ухмыльнуться пошире. - И мне на все начхать - это два. Однако если я
окажусь достаточно умен и сумею поставить на верную лошадь, то я с этого
конька долго не слезу. Но вот Мэнни... - Берт с сомнением покачал головой.
- Его дар - добродетель. Бедняга, что с этим добром делать?
Сейчас он сидел на краю полотенца, с удовольствием ощипывал виноградную
гроздь и мотал головой.
- Нет, гостем быть - это не для меня. Я предпочитаю что-то постоянное.
Ну, например, я управляющий поместьями - этакий нелепый американец без
особых претензий, которому нравится жить во Франции на берегу симпатичной
речки. Я хожу по полям в старом твидовом пиджаке, от меня попахивает
лошадьми и новенькими дубовыми бочками, меня любят все и каждый в
отдельности, я с присущей мне изощренностью беседую о политике, играю с
хозяйкой в триктрак у камина, если хозяин в очередной отлучке, а потом
поднимаюсь в ее спальню со стаканом арманьяка в руке и с присущей мне
американской изощренностью развлекаю ее на старом родовом ложе...
- Боже, какая идиллия! - сказала Марта.
- У каждого века собственная идиллия, - мрачно парировал Берт. - Мы
живем между войнами.
Мэнни почувствовал себя неловко, а когда он оглянулся на Марту, ему
стало совсем не по себе: Марта смеялась. С самой Флоренции они вместе
смеялись над чем угодно, говорили о чем угодно, но слышать, как она
смеется сейчас, ему было неприятно.
Он встал.
- Я пойду вздремну, а вы, когда соберетесь идти, меня разбудите.
Он отошел шагов на тридцать, положил под голову свитер и растянулся на
гладких, согретых за день камнях. Он слышал, как они чему-то смеялись, -
маленький интимный островок смеха среди огромной, пронизанной солнцем
пустоты.
Прикрыв веки, чтоб солнце не било в глаза, прислушиваясь к отдаленному