"Рене Шатобриан. Ренэ " - читать интересную книгу автора

колокола. Бегу на берег; там все было пустынно и лишь слышен был рев волн.
Сажусь на скалу. С одной стороны простирались предо мною блестящие волны, с
другой - темные стены монастыря смутно терялись в высоте. Слабый свет
виднелся в решетчатом окне. Не ты ли это, о, моя Амели. повергшись к стопам
распятия, молила бога бурь спасти твоего несчастного брата? Шторм на море -
тишина в твоем убежище; люди, разбитые о подводные скалы у самых стен
приюта, который ничто не может потревожить; бесконечное за стеною келий;
колеблющиеся фонари кораблей - неподвижный маяк монастыря; ненадежность
судьбы мореплавателя, весталка, которая в каждом дне может видеть все
будущие дни своей жизни. С другой стороны, такая душа, как твоя, о Амели,
бурная, как океан; кораблекрушение более ужасное, чем крушение моряка. Вся
эта картина глубоко запечатлелась в моей памяти. Солнце этого нового неба,
нынешний свидетель моих слез, эхо американского берега, повторяющее слова
Ренэ, знайте, что утром после этой страшной ночи, я облокотясь на борт моего
корабля, смотрел, как навеки удалялась от меня моя родная земля! Я долго
глядел на берег, на последние колыханья деревьев моей родины, на крыши
монастыря, скрывавшиеся на горизонте.
Ренэ, окончив свой рассказ, вынул с груди бумагу и передал ее отцу
Суэлю, затем, упав в об'ятия Шактаса и заглушая свои рыдания, он дал время
миссионеру пробежать поданное ему письмо.
Оно было от игуменьи монастыря Б. и сообщало о последних минутах сестры
Амели из Общины милосердия; она скончалась как жертва своего рвения и
сострадания, ухаживая за подругами, заболевшими заразительной болезнью. Вся
община была в неутешном горе и считала Амели святой.
Игуменья прибавляла, что в течение ее тридцатилетнего управления
монастырем она не видала монахини столь кроткого и ровного характера,
монахини, которая бы больше, чем она, радовалась, что покинула треволнения
света.
Шактас сжимал Ренэ в своих об'ятиях; старец плакал.
- Дитя мое, - сказал он своему сыну, - как бы я желал, чтобы отец Обри
был здесь: он вызывал из своего сердца мир, который успокаивал бури, хотя,
казалось, сам не был им чужд; его можно было сравнить с луною в бурную ночь:
блуждающие облака не могут унести ее в своем полете; чистая и неизменная,
она спокойно плывет над
ними. Увы, что касается меня, то все меня смущает и увлекает за
собой!
До сих пор отец Суэль не произнес ни слова и с суровым видом слушал
рассказ Ренэ. Он таил в себе сострадательное сердце, но высказывал
непреклонный характер. Чувствительность сашема заставила его нарушить
молчание.
- В этой истории, - сказал он брату Амели, - ничто не заслуживает
сострадания, которое вам высказывают. Я вижу молодого человека, голова
которого набита химерами: все ему не нравится, он уклонился от общественных
обязанностей, чтоб предаться бесполезным мечтам. Никто не может считать себя
выше других людей только оттого, что свет ему представляется в
отвратительном виде. Людей и жизнь ненавидят лишь потому, что смотрят на них
не с достаточного расстояния. Расширьте несколько ваш взгляд, и вы скоро
убедитесь, что все страдания, на которые вы жалуетесь, - чистейший вымысел.
Но какой стыд, что вы не можете думать об единственном несчастьи вашей
жизни, не краснея при этом! Вся чистота, вся добродетель, вся набожность и