"Меир Шалев. Голубь и Мальчик" - читать интересную книгу автора

- Он ведь весь в этом. Homing pigeon, что говорить. Домой - это все,
что он умеет, и все, чего он хочет. Вот и этот - взлетел, отказался от
круга, о котором пишут обычно в книгах, - мол, почтовые голуби обязательно
делают круг, прежде чем находят правильное направление, - и разом помчался
по своему пути. Как стрела, которую запустили к цели - на северо-запад, если
не ошибаюсь. Да, судя по времени и по солнцу, на северо-запад. Прямиком
туда, и ты не поверишь, как он быстро пропал из виду.
За считанные секунды. Задыхаясь от стремительности, замирая от тоски.
Был - и нет. Рука, что запустила его, уже упала, но взгляд еще провожал, и
колокольная медь еще дрожала, отказываясь умереть. Вот он, колокол:
последние звуки еще каплют, стекая в далекое озеро тишины, - и вот он,
голубь: его серая голубизна уже тонет, исчезая, в такой же серой голубизне
горизонта, и вот - все, исчез. А там, внизу, глаза людей уже вернулись к
прицелам и пальцы - к спусковым крючкам, и стволы гремят снова, и рты опять
стонут и распахиваются широко, чтобы крикнуть и в последний раз судорожно
втянуть воздух.
Теперь пожилой американец повернулся к своим товарищам по группе,
перешел для них на американский английский, снова принялся объяснять,
описывать, указывать - "примерно там, за соснами" и "как раз здесь".
Рассказывал об иракской бронемашине, которая "крутилась тут, где хотела, со
своим пулеметом и пушкой, совсем нас задавила". Широким жестом радушного
хозяина показывал - "вон там я лежал, с пулеметом. Вон в том углу крыши. А в
этом доме, что напротив, сидел их снайпер, ну, он и всадил в меня пулю".
И тут же, не по возрасту легко, наклонился, закатал штанину и показал
два светлых шрама между коленом и лодыжкой:
- Вот, сюда. Маленький - входное отверстие, большой - выходное. Наш
сапер стащил меня на спине вниз, вернулся на крышу мне на смену, и его тут
же накрыло из миномета. - И опять перейдя на иврит, предназначенный только
мне, экскурсоводу: - Здоровенный такой парень был, даже больше меня.
Настоящий богатырь, бедняга. Его буквально пополам разорвало, тут же
кончился, на месте.
Он говорил и говорил, высвобождая на волю воспоминания, видно
теснившиеся в нем все эти годы, - пусть тоже подышат немного и расправят
кости, пусть глянут на то место, где когда-то обрели форму, пусть поспорят и
сравнят: которое уцелело? которого и вовсе не было? которое стоит хранить и
дальше, а которое уже и не стоит?
- А что же с ним? - вернул я его к своему. - С тем голубятником, о
котором ты рассказывал? Ты сказал, что он погиб. А ты видел, где это было?
Желтые глаза старого льва снова уставились на меня, большая загорелая
рука легла мне на плечо, другая загорелая рука протянулась и указала.
Коричневые старческие пятна на тыльной стороне ладони, ухоженные ногти,
серебряные морские часы на запястье, отглаженный и отвернутый белый манжет.
Рука, которую легко себе представить на прикладе ружья и на голове внука,
рука, способная ударить по столу и знающая толк в женских талиях и бедрах.
- Вон там.
От него веяло доброй мягкой силой, и мне вдруг показалось, будто на
меня глянули отцовские глаза и это рука отца скользнула с моей головы на
плечо, направляя и даруя мне опору и силу.
- Где "там"? Покажи точнее.
Он наклонился ко мне, как всю жизнь наклоняются ко мне все высокие