"Меир Шалев. Голубь и Мальчик" - читать интересную книгу автора

валялись на полу, мертвые, а третьего не было вообще - наверно, того самого,
о котором я рассказывал там, на экскурсии...
И вдруг, к моему ужасу, стал тихонько напевать слова, которые я не раз
слышал от матери: "Голос орудий навеки умолк, как сиротливы поля
сражений..." Потом помолчал и добавил:
- А день был весенний такой, яркий, праздничный, мы только потом
вспомнили, что это как раз было первое мая, и тут еще этот голубь, который
поднялся над нашей долиной смерти... Да, повезло ему, что голубятня
разбилась. Иначе ему бы не выбраться.
- А он и не выбирался, - сказал я. - Его запустили. Этот ваш Малыш, он
все-таки успел еще кое-что сделать, прежде чем умер.
Американец посмотрел изумленно:
- Кто это тебе рассказал?
- А иначе ничего не объяснишь. Только так все сходится друг с другом.
- То есть ты хочешь сказать, что это Малыш сам его послал? С письмом? В
штаб батальона?
- Не послал, - уточнил я. - Запустил. О голубях нужно говорить:
"запускать" и "запустил". Как у Ноя в Библии: "Запустил голубя, но голубь не
нашел места для ног своих и возвратился в ковчег".
- Ну, запустил - и что с ним стало?
- Он запустил его к своей девушке в Тель-Авив.
И во мне снова проснулось то давнее, знакомое чувство: крылья, прямо в
моей груди, они распахиваются и машут. От дрожи в коленях - к пустоте меж
бедер - к тоскливой боли в диафрагме - к перехвату горла. Домой, "птичий
Одиссей", по пути, прямому, как стрела. Огромные магниты земного шара
направляют его полет, тоска по дому гонит в паруса крыльев, любовь сигналит
ему, зажигая посадочные огни: гули-гули-гули, возвращайся, путник, издалека.
Ради этого взял тебя Малыш. Ради этого сложилось в тебе все воедино -
приручение, тренировки, наследие генов: чувство направления и способность
ориентировки, сильные мышцы и полые кости, "легкие и сердце настоящих
спортсменов". И еще - три воедино слившихся желания: Малыша, который в этот
миг был уже мертв; его любимой, которая в этот миг уже хмурилась от дурных
предчувствий; и голубя - домой. Домой. Домой в Тель-Авив. К золоту песка, к
синеве воды, к розовым черепицам крыш.
Домой. К радостно поднятым вверх глазам, уже высматривающим его в небе.
К сердцу, бьющемуся ему навстречу. К руке, встречающей его зернами
канабиса - традиционным гостинцем, который голубятники подносят
возвращающимся издалека голубям. К другой руке, уже освобождающей футлярчик,
привязанный к карминной ножке. И потом - страшный крик понимания, имя,
срывающееся с губ, брошенная нараспашку дверца, затихающие в стремительном
беге шаги.
- My God! - сказал пожилой американский пальмахник из Петах-Тиквы. - Ты
хочешь сказать, что это и есть то, что он успел сделать в последнюю минуту?
Послать голубя к своей подружке в Тель-Авив?
Я не ответил, и тогда он взорвался:
- И что же он ей там написал? Привет, дорогая, я умер?!

Глава вторая

1