"Варлам Шаламов. Рассказы 30-х годов" - читать интересную книгу автора

Двумя парами коклюшек водила по кутузу, по кружевной подушке Анна Власьевна.
В молодые годы вертела она по триста пар коклюшек - самая знаменитая
кружевница Северного края. Давно уже не плетет Анна Власьевна сердечки и
опахальца, оплет и воронью лапку, стежные денежки и решетки канфарные - все,
чем славится вологодское кружево: сцепное, фонтанное, сколичное...
Двадцать лет, как ослепла Анна Власьевна, но, и слепая, ежедневно сидит
она за кутузом - плетет для артели самый простой узор.
Род Анны Власьевны - кружевной род. Трехлетним ребенком играла она на
повити "в коклюшки да булавки", а пятилетней посадили ее к настоящей
подушке - "манер заучивать" - пусть попривыкнет вертеть коклюшками, да и
рука пораньше тверже станет. А через год-два и дому помощь. К восемнадцати
стала она первой мастерицей в селе, сама составляла узоры и "сколки" на
"бергаменте", и Софья Павловна Глинская взяла ее к себе в усадьбу первой
плетеей.
Тридцать две зимы просидела здесь Анна Власьевна. Зимами только и
плели: "Летам день длинен, зато нитка коротка", думы не кружевные, изба ведь
не кружевами держится - землей. А какая изба - в окно только ноги прохожих
видно. Анна Власьевна плела только самое тонкое, самое хитрое кружево. "Иное
плетешь тонко-тонко, в вершок шириной, пол аршина в две недели сплетешь, да
больше двух часов в день и плести нельзя - глаза ломит". Так Анна Власьевна
и ослепла - "темная вода" залила ее глаза. Анна Власьевна вернулась в избу,
перешла жить к старшей дочери. Мужа она давно схоронила, уж внучка -
кружевница на выданье и волосы у внучки мягкие-мягкие...
- Бабушка, ты спишь? Федя приехал.
- Не сплю я - замыслилась. Смеются, небось, бабы - Анна Власьевна
четырьмя коклюшками плетет. А того не помнят, сколько я знала. У нас на
деревне, да, почитай, во всем крае только на сколотое кружево и мастерицы. А
я знаю численное, когда надо нитки считать и узор сам собой повторяется - у
Софьи Павловны петербургские знаменщики узоры-то эти чертили. Численное -
это уже самое старинное русское, давно уж нет численниц-то нигде, а у Софьи
Павловны только я одна была. Четырнадцать медалей Софья Павловна за мое
кружево-то получила.
Знаю я и кружево сканое, шитое и пряденое понимаю. А на коклюшках-то
все разумела: манер белозерской, балахнинской, рязанской, скопинской,
елецкой, мценской - все знаю. По узорам-то и памяти моей не хватит считать:
и рязанские-то павлинки, и протекай-речку, и ветки-разводы травчатые, и
бровки-пышки - города и вертячий край, и гипюр зубьями... Калязинский манер
цветами тонкий, паучки орловские, обачино ярославские, копытце да блины
тверские - белевский окорок, - все знала. Но против нашего вологодского
манера - никуда. У нашего нитка нитку за ручку ведет. Видала я у Софьи
Павловны и баланжен плетеный французский и гипюр нитяный испанский. Не
пришлись, за нрав. Нет у них этой чистоты нашей - недаром вологодское
кружево-то на "убрусы" невестам шло.
Ходка былая на работу-то, ходка. По полтиннику в день, вырабатывала:
зимами-то фунт керосину в коптилке сжигали. В полуден полоскаешь да чайку
попьешь - очень мы чай любили, да и сахару не жалели: когда вприкуску, а
когда и вприглядку попьешь... И опять за коклюшки... А уж плетея была! Я на
узком кружеве-то не сидела. Цельные платья выплетала я, тальмы, вуали,
наколки, чепцы плела...
Старопрежнюю работу только и знали, что я да Угрюмова Пелагея, плетея