"Михаил Шалаев. Владыка вод" - читать интересную книгу автора

- Чтоб меня Смут одолел, - зарекся Последыш.
- М-м... - Оковалок задумался. А когда поднялся, то заметно
повеселел: - А ну, пошли.
В маленьком темном чулане он откопал круглый поварской колпак и
выкинул его Последышу: "Померь!" Следом появились куртка, штаны на лямках
- полное поварское обмундирование, включая пояс с нашитой на него
петелькой для ложки. "Ну как?" - "Великовато..." - "Ничего, сойдет.
Назначаю тебя поваренком! А будешь высовываться - нос оторву", - Оковалок
сунул в петельку на поясе Последыша свою обгрызенную ложку и весело
подмигнул. Возможность заполучить серебряный инструмент примирила
добродушного повара с неудобствами военного времени.


Первый день похода прошел безоблачно и приятно. Последыш то ехал в
телеге, устроившись среди кухонной утвари, то спрыгивал, чтобы размять
ноги и поговорить о том о сем с Оковалком. Но стоянках он честно суетился,
чистил лук и картошку, поддерживал огонь, мыл посуду. Мгновеньями
накатывали тревога и стыд: как там мать? Что думает? Ведь пропал, не
сказавшись. Но отмахивался - ничего, пусть... Он же вернется. Вот только
насолит прадеду за свои синяки - и домой. Завтра же. Даже ждать не станет,
что получится. А матери можно наврать, как будто пацаны на рыбалку
сманили, на Зеленое озеро.
Неотступно соблюдал Последыш свое правило - быть незаметным. Никто не
обращал на него внимания, даже знакомые не узнавали в поварской одежде. Но
когда приходили кушать бравые офицеры (а среди них - и отец его), Последыш
уходил подальше, прятался за деревьями или в кустах. Как точно выразился
Оковалок, "не высовывался". Ничего-ничего, - посмеивался про себя
поваренок, отсиживаясь в укромном месте, - я вам такую кашу заварю...
Ночью, как только Оковалок заснул, он встал. Таясь, проскользнул по
спящему стану туда, где грелись у костерка приставленные к пушке часовые.
Незаметно прошмыгнул к телеге и твердой рукой подложил в ступицу колеса
тонкое, крепкое полукольцо серпокола с острым как бритва внутренним краем.


...А назавтра началось что-то смутное. Выступили обычным порядком, но
далеко уйти не успели: ровное движение сбилось, нарушилось и сошло на нет.
Сопровождалось это невнятным шумом и криками где-то впереди, в головке
отряда. Туда постепенно стянулось все войско, и Смел, подходя, по охам и
ахам понял, что дело плохо. А увидев, и сам присвистнул: у телеги
отломилось заднее левое колесо, пушка, опрокинувшись, валялась на дороге,
и творилось вокруг такое...
Молодой доминат, сидя на белом коне, безмолвно переводил потрясенный
взгляд со сломанного колеса на пушку, потом на фельдмаршала, и снова на
колесо. Нехорош был вид фельдмаршала: лицо серовато-бледное, белки
налились кровью, губы дергались. Фельдмаршал, как заведенный, повторял
через равные промежутки времени лишь одно слово: "Н-ну?" Вопрос этот он
направлял бравому усатому капитану, который руководил накануне погрузкой,
а в настоящий момент ползал на карачках вокруг завалившегося угла телеги,
высматривая что-то в пыли, и на каждое фельдмаршальское "н-ну?" по-собачьи
вскидывал преданные глаза: "Сей же час!" А рядом, в сторонке, стояли