"Борис Шахов. Черная шаль с красными цветами " - читать интересную книгу автора

открытых дверях теперь в самый раз; и тепло, и чистый воздух из соснового
бора промоет усталые легкие. Они сидели вместе с Ильей на кондовой скамье,
рядышком, и молчали. Тихо потрескивал костерок. Успокаивающе побулькивал в
котле суп, щекоча ноздри вкусным запахом. Федя попробовал утку кончиком
ножа, бросил соли, затем спустился к лодке, принес зипун и шабур, постелить
ли, накрыться - сгодятся. Принес из избы миску и большую ложку. И лишь
повесив на таганок котелок с чаем, расшевелил Илью. Того окончательно
сморило, он, кажется, не сразу и Федю узнал. Ели нехотя, от усталости, но
потом еда разбудила их, оба весело хлебали суп, хрустя сухарями. Первым
ложку положил Илья, довольный, вытирая усы.
- Отличный получился супешник, Федя. - Ну! Если б подольше на шестах
подымались, он бы еще вкуснее был,- поскромничал Федя, достал из котла утку,
разрезал и половину протянул Илье.- Ешь теперь с мясом, опять вкусно будет.
Чаю сделали едва ли по два глотка. Только головы прикоснулись к
изголовьям - оба провалились в бездонную черную яму спасительного сна...


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Теперь, спустя годы и годы, шел Федор Туланов следом за начальником
третьего отдела гражданином Климкиным, мерил шаги и думал странную для
живого человека думу: везет же иным людям, которые помирают во сне. Померли
бы они тогда с Ильей от устатку или остановил бы сердце удачный солдатский
выстрел - и не было бы в его, Туланова, жизни ни этого Климкина, ни статьи
унизительной, ни одежды этой дрянной, ни мыслей о том, как же теперь жизнь
дожить, подневольную ни за что...

Узнал его начальник, узнал. И какие же нынче речи услышит он, Федор
Туланов, от прежнего Ильи-мастерового, с которым когда-то хлебали супешник
из одного котелка и который нынче старший майор, большой государственный
человек. Странно как устроена память... Было бы в его, Туланова, жизни все,
как у людей должно быть, ну ей-богу, не помнил бы он старых разговоров,
которые разговаривали они тогда, на реке, на коротких стоянках, пока
добирались от избы Сидорова до дому. А сложилась жизнь так, что не видать
впереди никакого просвета, все темно и неясно и память сама сует и сует
старое, давно забытое: картины, лица, беседы, и все так четко перед глазами
встает, будто вчера было. Нет, оказывается, ничто не забылось. Ничегошеньки
из прожитого. Все с ним, с Федором, осталось. Что было, то было, никуда от
него, былого, не денешься...
На коротких стоянках говорили они немного, а в лодке, усердно работая
веслами да шестом, тоже особо не поговоришь. Но все-таки короткие их беседы
за долгие сутки пути сложились в один большой, обстоятельный разговор по
душам, из которого Федя и узнал судьбу своего попутчика.
В той, первой охотничьей избушке на их пути Федя проснулся раньше Ильи;
слушал его ровное дыхание и думал: как же теперь быть? Так выходило, что вся
ответственность за товарища лежала на нем, на Феде. А он-то и сам пока всего
лишь сын своего отца, не дорос до полной самостоятельности. И перед отцом
прежде всего придется ответ держать: как и что. Отец, конечно, подскажет,
как дальше быть. Если, конечно, палкой не огреет, под горячую-то руку... Тут
надо бы сообразить самому все предварительно, загодя, чтобы и дела не