"Федор Шахмагонов. Парадоксы Смутного времени " - читать интересную книгу автора

зрения, но которой принято считать царя Федора чуть ли не полуидиотиком. Мы
мало знаем его поступки, но те, которые зафиксированы историографией, никак
не свидетельствуют о его слабоумии. Он не мог не понимать, что своим отказом
"приказать царство" Борису Годунову, который уже фактически царствовал,
ставит и шурина и государство в трудное положение. Стало быть, его
останавливало что-то очень весомое, превышающее все иные тревоги. Этим
весомым могло быть только одно: он знал, что невозможно "приказать царство"
Годунову или кому-либо еще, ибо жив был царевич Дмитрий, прирожденный
государь. Федор понимал, что, "приказав царство" Годунову, он вверг бы
государство в неизбежную смуту.
Подсветкой этого умозаключения теперь выступало и странное сообщение из
Смоленска о присяге царевичу Дмитрию, обретали смысл и наставления
австрийскому гонцу Шилю из Вены.
В запросе из Вены: "...не провозглашен ли... великим князем царевич
Дмитрий", - нет малейшего сомнения в том, что он жив.
Михаил Шиль не впервые в Москве. Он приезжал императорским гонцом в
феврале 1594 года, сразу же после смерти царевны Феодосии, дочери царя
Федора и Ирины Годуновой. Ни царь, ни Годунов его не приняли, пребывали в
трауре. С Шилем беседовал с глазу на глаз Андрей Щелкалов, по европейским
понятиям канцлер Российского государства. От Андрея Щелкалова тайн в
государстве не было. С полной очевидностью прочитывается, что сведения о
царевиче Дмитрии в Вене получены от него через Шиля.
Молва достигла Вены, наивно было бы полагать, что она гораздо раньше не
распространилась по русской земле. Мы сталкиваемся здесь с присущей всякой
олигархической власти оптическим обманом. Народ все знает, а власть
полагает, что никому и ничего не известно.
Однако основываться на этом умозаключении было бы рискованно, не
рассмотрев, что же в действительности произошло в Угличе 15 мая 1591 года?
Оставалось лишь одно - попытаться ввести в художественную ткань романа
весь эпизод, не рассказать о том, что произошло, а показать, как произошло,
в лицах и характерах. А вот это никак не получалось...
Мы уже говорили о том, что историография начисто отвергает в своей
методике вымысел. Это не упрек, мы должны согласиться, что вымысел ей
противопоказан. На чем же основывалась версия об убийстве царевича, без
заметных изменений дошедшая до нас? Н.М. Карамзин изложил ее на основании
летописных известий.
"...Боярыня Волохова позвала Дмитрия гулять во двор. Царица, думая идти
с ними же, в каком-то несчастном рассеянии остановилась. Кормилица
удерживала Царевича, сама не зная для чего; но мамка силою вывела его из
горницы в сени и к нижнему крыльцу, где явились Осип Волохов, Данило
Битяговский, Никита Качалов. Первый, взяв Дмитрия за руку, сказал:
"Государь! У тебя новое ожерелье". Младенец, с улыбкою невинности подняв
голову, отвечал: "Нет старое"... Тут блеснул над ним убийственный нож; едва
коснулся гортани его и выпал из рук Волохова. Закричав от ужаса, кормилица
обняла своего Державного питомца, Волохов бежал; но Данило Битяговский и
Качалов вырвали жертву, зарезали и кинулись вниз с лестницы, в самое то
мгновение, когда Царица вышла из сеней на крыльцо..." (Карамзин Н.М. История
государства Российского. Спб., 1845, книга III, т. X, гл. II, с. 78).
(Там же. Примечания к гл. II " 231): "А Митька и Данилка побежа, и
отбегоша 12 верст: кровь же правед-наго вопияше к Богу... они жь окаяннии