"Федор Шахмагонов. Твой час настал! (Остри свой меч)" - читать интересную книгу автора

напоила, угостила постояльцев гречневыми блинами, на дорогу набрала всякой
снеди. Стали прощаться. Шаховской извлек из кошеля, что висел на поясе
пригорошню польских злотых и сыпанул их вдове, она едва успела подставить
подол. В удивлении от такой щедрости попятилась. Вырвалось у нее:
- Что же вы за люди?
Шаховской подмигнул своим спутникам и молвил:
- Так ведай же, честная вдова: я князь из Москвы, а с нами наш царь
Дмитрий Иванович. Ночевал у тебя нынче наш прирожденный государь. А потому
он у тебя ночевал, что в Москве хотели его прошлой ночью убить, а убили
другого, вовсе не царя. Будут тебе говорить, что убит, тому веры не давай, а
сказывай, что царь у тебя ночевал, своими глазами его, дескать, видела.
Возвернется на царство вознаградит тебя по царски.
До переправы дошли, не садясь на коней. Перевозчик погрузил их на
перевоз с конями и перебавил через Оку на Тульскую дорогу. Сошли с перевоза,
сели на коней, Шаховской подозвал перевозчика. Подал ему злотый и громко,
чтобы и собравшиеся у перевоза слышали:
- Знаешь ли, старче, кто мы?
- Не ведаю.
- Потому тебе и злотый даден, что ныне ты перевез царя всея Руси
Дмитрия Ивановича!
Шаховской указал глазами на Богданку.
- Вот он наш государь, Дмитрий Иванович! Его хотели убить в Москве, да
Бог его сохранил. Он вернется с большим войском и всех, кто ему служил
наградит по царски.
Шаховской гикнул и пустил коня вскачь. За ним едва поспели Молчанов и
Богданка. Молчанов оглянулся. Люди у перевоза поснимали шапки.
- Не накличь, князь, за нами погоню, - молвил он.
- Погоня еще когда соберется, а слова мои обгонят самых быстрых коней и
от Шуйского сон прогонят...
На Тулу не пошли, свернули к Одоеву, пройдя между Тулой и Калугой
обходными дорогами. Известия о московских делах опередило их в Болхове.
Возле соборной церкви приводили к присяге царю Василию Шуйскому и читали
грамоту о Гришке Отрепьеве. Читали в полной тишине. Слушали дьяка мрачно.
Шаховской вглядывался в лица горожан, угадывал, что не верили грамоте.
С Болхова пошли на Кромы в обход Орла. Ночевали в лесу. Села и погосты
обходили стороной. Шаховской побаивался, не нарядил бы Шуйский за ними
погоню. Дороги подсыхали. На ночевках гремели на разные голоса птицы.
Вечером у костра Молчанов спросил:
- Скажи, князь, а не есть ли царь Дмитрий и вправду Гришка Отрепьев?
- Когда он прилюдно сперся с Шуйским, то признал себя Гришкой
Отрепьевым, дьяконом при патриархе. А как ему было назваться, когда его
Годунов по всей земле искал, чтобы беззвучно утопить?
Молчанов не унялся:
- А ежели и вправду царь Дмитрий стрелецкий сын, а вовсе не сын царя
Ивана Васильевича?
Шаховской лениво потянулся, подставляя бок под прогрев костра, лениво
же и ответил:
- Ну а ежели и стрелецкого сотника сын? Чем он ниже Годунова? И тот и
этот - оба не царского рода. Бориса насильством в цари крикнули, а Дмитрия
открытой душой встретили. На то воля людская без всякого насильства.