"Федор Шахмагонов. Ликуя и скорбя " - читать интересную книгу автора

колыхание вдруг вспугнуло тучи птиц с пристани. Почернело небо от воронья. С
клекотом кружились вороны, взлетели грифы. Кружилось воронье и над городом.
- Беда, княже!- воскликнул Степан.- Пришла и в Дербент язва. Мостырь
затворил Белоозеро, а тут, видно, некому было и ворот затворить.
Струги ближе и ближе к пристани.
Сразу все заметили расклеванное воронами мертвое тело стражника.
Торчала у него из горла оперенная на ордынский манер стрела.
К причалу не подошли. То там, то здесь раскинуты мертвые тела. На
стенах не видно стражей, не слышно голосов муэдзинов с мечетей. Тихая волна
обмывала остатки разбитых лодий, баркасов и стругов. Торговые ряды зияли
черным пепелищем, с пристани натягивало смрадом гниющего мяса.
- Нет! То не язва!- молвил Степан.- То Орда прошла. Красен был город
Дербент! Был!
Головной струг медленно развернулся и пошел, не отходя от берега, на
север, к устью Волги.

5

Бердибек с туменами Мамая и Бегича остался в Тевризе. Его отец, хан
Джанибек, ушел с войском в ордынские степи.
Джанибек дивился сам на себя. Он любил сидеть в седле, с детских лет
будто прирос к спине лошади. А ныне, поднимаясь в седло, чувствовал слабость
в ногах и кружение в голове. Джанибек решил опередить войско и скакать в
Сарай, надеясь там возле жен справиться с неожиданной слабостью. Утром не
смог встать. Эмир Товлу-бий, из самых близких, заметил, что хан не в себе,
хотя и пытается это скрыть. Он требовал кумыса, но душа не принимала и
кобылье молоко, коим был вскормлен хан вместе с молоком матери. Товлубий
испугался, послал гонцов в Тевриз, чтобы мчались, не останавливаясь ни на
час, чтобы звали Бердибека. Велел передать: "Отец умирает!"
К вечеру Джанибек почувствовал себя лучше, переправился через Куру и
велел поставить шатер. Закрывая глаза, вспоминал последний глоток кумыса из
кувшина, что протянул ему сын.
Нет, о справедливости хан не сокрушался. Он своей рукой зарезал
старшего брата Танибека, чтобы захватить ханский престол, ибо ведал, что
ничего нет на свете слаще неограниченной власти над бесчисленными
подданными.
Что прибавила власть царевичу и ханскому брату? И до того, как стать
ханом, он имел бесчисленные табуны лошадей, их не могли пересчитать сотни
табунщиков. Овец считали не по головам, а по отарам. Молочные кобылицы
бродили сотнями вокруг его шатра. По мановению его руки заклубится степь
пылью, оглохнет от конского топота и храпа, и несколько туменов испытанных в
боях воинов встанут под его бунчук. Власть не прибавила ему ни одной головы
лошади, ни одной молочной кобылицы, ни одной отары овец, ни одного тумена,
ибо все тумены давно поделены между его братьями, сыновьями и эмирами. Не
богатством сладка власть, а униженностью подданных, безграничной лестью.
Если Джанибек ехал улицами Сарая, его телохранители выстраивались вдоль
его пути, а.за их спинами падали на колени ордынцы, приветствуя хана. Ради
одного мига, ради одной такой минуты не дрогнул, вонзая кинжал в грудь
брата. Сердце заливало неизъяснимым наслаждением оттого, что мог казнить и
миловать любого человека от Яика и до Днепра, от Каспия и до Новгорода на