"Мариэтта Сергеевна Шагинян.?Четыре урока у Ленина " - читать интересную книгу автора

дела", приведшего к разрыву, спорщики волновались и переживали; дошло до
того, что Мартов "даже галстук с себя сорвал". Но Плеханов "блистал
остроумием". И Надежда Константиновна, вспоминая об этом, пишет, невольно
дорисовывая данный ею раньше портрет: "Плеханов... был в отличном
настроении, ибо противник, с которым ему приходилось так много бороться,
был положен на обе лопатки. Плеханов был весел и разговорчив"*. Если в
характере Августа Бебеля было немецкое соблюдение традиционности,
обнаженное даже до некоторой наивности, то в характере личного
удовлетворения самим собой, в черте, которую русский язык определил как
"сам себе цену знает", у Плеханова уже не наивная традиционность, а
индивидуализм большого таланта, видящего прежде всего свое "как", а не
чужое "что". И все же мы только приблизились к ответу, в чем "иное
качество" Ленина как оратора, и опять надо пропутешествовать из книги в
книгу, на этот раз к впечатлению одного шотландского коммуниста, чтоб
докопаться наконец до точного определения.
_______________
* Ленин и международное рабочее движение, с. 144 - 145.

Шотландцы - очень упрямый народ с удивительно стойким, сохранившим
себя несколько столетий без изменения национальным характером. Когда мы
читаем В. Галлахера, делегата от Шотландского рабочего комитета на Втором
конгрессе Коминтерна, то в его коротеньких воспоминаниях так и встает
перед нами герой романов Смоллета, хотя герои романов Смоллета жили в
середине XVIII столетия, а молодость Галлахера пришлась на XX век. Та же
прямота и резкость, тот же разговор без обиняков и дипломатии - рубка
по-шотландски, и то же умное наблюдение, соединенное с природным здравым
смыслом. Без малейшего смущения, а даже как-то горделиво Галлахер
признается, что на собраниях и комиссиях для выработки тезисов, "которые
придали II конгрессу такое огромное значение в истории Коминтерна", лично
он, Галлахер, "отнюдь не оказался полезным". Почему? Да потому... Но лучше
не передавать своими словами, а дать слово самому шотландцу:
"Приехав в Москву с убеждением в том, что мятежник из Глазго знает
гораздо больше о революции, чем кто-либо из наших русских товарищей,
несмотря на то, что они переживали революцию, - я сразу же старался
направить их на "верный" путь по целому ряду вопросов..."*
_______________
* Т а м  ж е, с. 144.

Ну чем не герой Смоллета? Поучить уму-разуму русских большевиков! Но
в этом чисто шотландском гоноре (наши ребята из Глазго! Это вам не
кто-нибудь!) есть нечто куда более симпатичное и располагающее к себе,
нежели удовольствие Плеханова от своих собственных качеств, и нет ни
малейшего сомнения, что шотландская самоуверенность Галлахера понравилась
Ильичу, может быть, вызвала у него, как и у нас, литературные
реминисценции, разбудила в нем природный ильичевский юмор. С неподражаемой
откровенностью Галлахер рассказывает дальше, что он был чрезвычайно
раздражен "из-за непривычных" для него "условий питания" и в таком
состоянии сделался невероятно обидчив. Узнав, что в книге "Детская болезнь
"левизны" в коммунизме" Ленин изобразил в "дурном свете" именно его,
Галлахера, он чуть ли не набросился на Владимира Ильича: