"Мариэтта Сергеевна Шагинян.?Четыре урока у Ленина " - читать интересную книгу автора

Константиновна с матерью и впередовцами, Костицыными и Саввушкой, "решили
перебраться в Порник и кормиться там сообща", а сама Крупская наняла, в
ожидании Владимира Ильича, "две комнатушки у таможенного сторожа", - я
ровно ничего не знала. Ни где эти две комнатушки, ни в каком они доме, и
сохранился ли дом, и у кого начать о них спрашивать. С августа 1910 года
прошло целых пятьдесят шесть лет и две мировые войны. В Москве нигде
никаких подробностей о пребывании Ленина в Порнике, кроме странички
воспоминаний Надежды Константиновны, узнать не удалось. Наши люди в Париже
тоже ничего не знали и, кажется, даже не побывали в Порнике, по крайней
мере в самом Порнике следов от их посещения не осталось. И все же я как-то
твердо была уверена, что найду эти "две комнатушки у таможенного сторожа",
и еще была уверена, что идти спрашивать надо не в полицию или в архивы, а
в народ.
Теплый след Ильича, его личности, его дела не мог не остаться жить в
народе, вот только нужно было решить, кого из народа первого взять за
рукав и начать спрашивать. Но две вехи для поисков я сразу же установила.
"Сообща питаться"... Питание на летнем отдыхе страшная вещь - по труду,
какой нужно на него затрачивать. Конечно, главную заботу приняла на себя
мать Надежды Константиновны. И тут на помощь ей во Франции должна была
прийти благословенная лавка, именуемая "шаркютери" (Charcuterie). В
словарях ее, как и подобную ей, итальянскую "салумерию" (Salumeria),
переводят словом "Колбасная". Но и колбасные и гастрономы ни в какое
сравнение с ними не идут. Это необычайно многогранные по ассортименту
скопления всего жареного, вареного, печеного, изготовленного с гарнирами и
соусами, - чего только душа пожелает; и домашние хозяйки могут найти там
очень дешевые готовые блюда. В шаркютери маленьких местечек вроде Порника
должны знать всех жителей, кто чем дышит и на что способен; в шаркютери
могут легко указать стариков, помнивших, что было в их городе полвека
назад. И шаркютери я приняла за первую "веху". Второй "вехой" была
территориальная: таможня. Ясно, что таможенные служащие не могли селиться
за тридевять земель от места своей службы, а старались быть поближе к
нему. В приподнятом настроении, счастливая, словно еду на свидание с
Ильичем, я уселась в "симку". Мы решили с моим попутчиком в Нанте не есть
и ничего съестного не покупать, а заехать за провизией в Порнике в первую
же шаркютери.
Мягкой ложбинкой, вдоль небольшой веселой речки пошла наша дорога все
вниз, вниз к океану, окрашенная скупым, но все же солнцем, вдруг матово
поплывшим над нами сквозь сеть облаков. Этой дорогой неминуемо должен был
ехать Ильич, теперь уж наверняка мы двигались по его следам. От волнения и
счастья близости к нему все казалось вокруг необычайно милым, приветливым,
ушедшим от времени. Нас никто не обгонял и мы никого. Было по-зимнему
пусто, воздух все свежел и свежел, сквозь окно доносился соленый ветер
океана, и мы незаметно въехали в Порник, очень простой и скромный город, а
наша речуга вдруг обрела набережную. И на этой набережной необычайно
нарядно в лучах солнца засияла большая зеркальная витрина. В ней гордо
стояла белая фарфоровая свинья, окруженная длинными блюдами с заливным и
салатами. Над витриной  б е л ы м  по черному фону стояла огромная
надпись: Charcuterie. А немного пониже и более мелкими буквами еще раз:
Charcuterie du Port. H. Trebuchet. tel. 110.
Мне очень не хочется беллетризировать наше путешествие и передавать