"Мариэтта Сергеевна Шагинян.?Четыре урока у Ленина " - читать интересную книгу автора

патриотическим подвигом в прошлом. Но при чем тут ресторан "Мать-курочка"?
От утомления, а может, и от волнения я не могла заснуть. Утром сквозь
занавеску пробилось ослепительное солнце, и, когда мы выехали, все от него
сверкало: асфальт, росинки на траве, листья. Впереди ничего видно не было,
кроме очень прямой пустынной дороги, - ни Ла-Манша, ни острова. Я все
спрашивала: где океан? Где Мон-Сен-Мишель? А дорога все шла и шла меж
рядами деревьев, по скучной низменности без всяких "видов", тупо упираясь
в горизонт. И вдруг горизонт словно опал. В одну секунду во всю ширину
раздвинулось громадное величие океана. А в центре его, чудесно очерченный,
невероятный, немыслимый треугольник, пронзающий верхним шпилем небо и
ступенчато спускающийся к более широкому основанию, - остров, ни на что не
похожий, может быть на сказку раннего детства про "чудо-юдо рыбу кит", на
которой стоит со всеми куполами и колокольнями престольный град.
Это так неожиданно-прекрасно по своей четкости и неправдоподобию, что
описать невозможно. Ни единой полутени, все графично, вычерчено, как
рейсфедером, на эмалевой голубизне неба, на зеленоватой синеве океана.
Машина уже ехала по мокрой дамбе, почти вровень с тихой водой. И вот мы
внизу, на каменной площади, откуда начинается "восход" к
монастырю-крепости, тысяча ступеней в стенах с бойницами, с площадками,
овеваемыми ветром. Соленый ветер рвет волосы...
Впрочем, все это было еще впереди, а внизу, на первой узкой уличке
острова, мы попали в ярмарочную слободу, точь-в-точь такую, какая в
царское время окружала Троице-Сергиевскую лавру. Справа и слева шли
лавчонки, прилавки, витрины с кучей всяких сувениров,
петушков-шантеклеров, фигурок, картинок, ковров, значков, деревянной
резьбы, нормандской керамики. Эта знаменитая сине-белая керамика на самом
деле прекрасна, но ее кружки, кувшинчики, тарелки пестрели надписями, а
надписи поразили нас - в этом культовом месте - своей крепкой похабщиной.
Тут был французский площадной хохот, хохот Рабле. Самую скромную из этих
надписей под женским круглым, как барабан, лицом - "Elle fait la musique
sur son dot", - во всей ее двусмысленности я не решилась бы перевести для
читателя на русский язык. Мы зашли в исторический музейчик
Мон-Сен-Мишель - он мог бы рассказать нам интереснейшие вещи, мог бы опять
напомнить о Жанне д'Арк, для которой "глас божий" олицетворен был "святым
Михаилом" этого самого монастыря. Мог бы поведать о монастырском
предателе, аббате Жоливе (в каждой исторической трагедии, как в "Отелло",
непременно есть свой Яго!), не только продавшем монастырь англичанам в
самый разгар войны, но и принявшем потом участие в сожжении Жанны. Мог
бы... но ничего этого мы не услышали. Сторож-гид ждал со скукой, пока мы
не наберемся группой, а это по малолюдью длилось долго, а потом тащил нас
по темным комнатам, жалея зажигать свет, и едва плел что-то вполголоса.
Мы вышли оттуда с другого хода, так и не разобрав ничего, но зато
сразу попали на блинный запах. Национальное нормандское блюдо, сладкие
блины "crepe", пеклось прямо снаружи, на горячих сковородках. И вдруг в
углублении над дверью я увидела нечто, заставившее меня забыть и музей, и
керамику, и весь остров. Там была вывеска. На вывеске стояло: ресторан
"Мать-пулярка" - пулярка, то есть упитанная курочка, курочка первый сорт,
какую продавали в Москве, на Охотном рынке, до революции кухаркам богатых
хозяев. Но дверь в ресторан оказалась наглухо запертой. Мы стали
расспрашивать: "Где хозяева?" - "Они уехали на зиму". - "Можно их