"Владимир Севриновский. Серебряные провода" - читать интересную книгу автора

большим трудом. Они не танцевали в общепринятом смысле этого слова. Их
гибкие тела бились в судороге, переплетались друг с другом и со
спазматическим пением саксофона, и весь этот непонятный клубок из музыки
и человеческих тел внезапно завивался в тугую спираль и взмывал вверх,
сквозь облака табачного дыма. Они затягивали в свой водоворот
неправдоподобных движений, заставляя цепенеть - должно быть, так
когда-то колебались волосы на голове медузы Горгоны. Они, сливающиеся с
музыкой, не были больше людьми, и водянистые слезы сочувственной зависти
ползли по моим щекам, падая в пластиковый стаканчик со спиртом.
А потом праздник закончился, девушки сняли танцевальные костюмы,
облачились в свою обычную одежду, довольно потрепанную и старомодную, и
спустились в метро. Я сидел на скамейке напротив, мозг грохотал от боли,
как чугунный колокол, и мне было чертовски грустно оттого, что они
вынуждены пребывать здесь, в неведомо куда мчащемся вагоне, прижавшись
друг к другу, словно от гигантского давления снаружи их тесного мирка.
Хотелось подойти к ним и что-то сказать - я и сам не знал, что именно,
но было уже поздно, тоннель проглотил меня и последнее, что мне удается
вспомнить - это чувство падения в бескрайний черный колодец и стук
колес, все усиливающийся и усиливающийся. Его ритм креп, а летящие во
все стороны хаотические звуки стремительно слипались вместе, сначала в
маленькие скользкие комки, затем во все более и более четкие структуры.
Hаконец, из образовавшегося звукового пространства начала проступать,
раздирая покровы, новая мелодия, ледяная и вселяющая ужас. Я посмотрел
ей в лицо, качнулся и исчез.
Проснулся я, разумеется, в обезьяннике на Чкаловской, без кошелька,
но зато с синяком под глазом. Очень стыдно.

* * *

14 ноября 1999 г.

Сомнений нет - я теряю слух. Вот уже более месяца я пытаюсь убедить
себя в обратном - все тщетно. Борясь с угасанием звука, я выкручивал
регулятор громкости почти до упора, но это, разумеется, не могло помочь.
Даже сейчас мне удается схватить основную мелодию и, напрягая волю, идти
по ней до конца, словно по нити Ариадны. Hо это уже не музыка, лишь ее
слабое подобие. Только очень наивный человек может считать, что мелодия
- это главная составляющая гармонии. Еще много лет назад, прослушивая
гениальные "33 вариации", я понял, что все гораздо сложнее. Мелодия -
лишь скелет музыки, но разве можно по скелету с уверенностью сказать,
красив ли человек? Hет, красоту определяют мельчайшие детали, смутные и
неуловимые, но эта красота сейчас бесследно ускользала от меня.
Когда я вышел из квартиры, меня ждала соседка. По-видимому, она уже
давно стучала в дверь, протестуя против каскада звуков, просачивавшихся
к ней даже сквозь изоляцию. Она кричала на меня, театрально размахивая
руками и закатывая густо подведенные тушью глаза - совсем как актеры
немого кино. Подумав немного, я галантно поклонился ей и от души
зааплодировал. Странно - обычно аплодисменты заставляют актеров
вернуться на сцену, здесь же они возымели прямо противоположный эффект.
Hо задумываться об этом было некогда - меня ждали гораздо более важные