"Николай Михайлович Север. Федор Волков (Сказ о первом российского театра актере) " - читать интересную книгу автора

мне худо... на всех напасть, надобно лекаря, сгибнем тут!"
И верно, дня через три и Иконников да Гаврила Волков, как снопы
обмолоченные, цепами битые, лежат дрогнут... Пятеро из одиннадцати!..
Сведав обо всём, государыня тайному советнику лейб-медикусу и
главному директору над всем медицинским департаментом Герману Ках
Бургаве приказала: "Комедиантов от той болезни пользовать и заботу о
них выявлять". Лейб-медикус, в дверях постояв, наказал: от жара
брусничным отваром поить, от озноба к ногам отруби гретые класть -
и... за дверь!
Опасался советник больше за себя, чем за скорбно лежащих. Через
неделю Поповы слегли. Осталось четверо. С ног сбились, от одной
постели к другой бегая, - того напоить, того, в беспамятстве
встающего, силой в постель уложить... День за днём, ночь за ночью.
Во дворце переполох: "Из Смольного дома ко дворцу Е. В. огурцов и
прочего не отпускать, пока болезнующие горячкой ярославские комедианты
от этой болезни не освободятся..."
Утром весенним, радостным затих навсегда Семён Скочков. Молча
обрядили его, в гроб уложили, в соседний покой поставили. Свечу
затеплили. Опять не всё так. Попы отпевать отказались: скоморох!
Сумароков царицу упросил - приказала попам. Смирились, отпели, а
захоронили все ж за оградой, на пустыре.
Фёдор в смятении ждёт: кто теперь, чей черёд? Однако выжили...
Прошло, значит, мимо!.. А за окнами май, ветви зелёные, воробьиные
хлопоты да голубиная воркотня... Жизнь! Играли на Морской, на немецком
театре, и с того Сиверс в раздражении немцев, уехавших в Ригу, назад
затребовал. Во дворце, в "складном" театре французы, в оперном доме у
Летнего сада итальянские соловьи, только русским комедиантам
пристанища нет. Сумароков в сумасбродство впал: русская Мельпомена,
как девка крепостная, в чёрной избе сидя, ревмя-ревёт, какой уж тут
Расин, какие Лекены! Однако ж мундир новый надел, ленту анненскую
через плечо, Фёдора с собой захватил и к Шувалову на поклон...
- В просвещённом уме и сердце вашем прибежища ищем, ваше
сиятельство... Сам господин Вольтер...
И понесло! Чисто мельничный пруд плотину паводком вешним порушил,
забурлил, запенился.
- Мы в Европах, ваше сиятельство, не завтрешним богатством
сильны, а вчерашней нищетой ославлены! Время нам их к удивлению вести,
а не в задней надобности плестись!
- Как, как?! - захохотал Иван Иванович, а за ним прыснул и
Фёдор... Ох, и смеялись же - казалось, конца не будет!
- Утешил, - наконец-то вымолвил вельможа, глаза утирая, - с
полгода так не смеялся, не с чего было. В долгу не буду - похлопочу!
Головкинский дом под летние покои откупать будут... В нём театр
справим. Крыс только там - не приведи господи! Ступай, Александр
Петрович, прощай, Волков, отменно хорош в "Синаве" был!
- Спасибо на добром слове, ваше сиятельство!

- Ты что смеялся?! Над кем ты смеялся, варвар! Ступай пешком! -
Александр Петрович с гневом дверцу кареты захлопнул, уехал...
Остался Волков один размышлять о своей неучтивости. Постоял,