"Николай Михайлович Север. Федор Волков (Сказ о первом российского театра актере) " - читать интересную книгу автора

Ахнула матушка-царица, сведав о таком сумасбродстве, и в женском
пристрастии своём потребовала того же. Отъезжая, наказала: "Ярославцев
везти не в Санкт-Петербург, а в Царское!" Видно, комедиантами
надеялась смягчить противность фаворита. Поскакали сержанты в
Славянку, последний ям перед столицей, поворачивать Мельпоменов
обоз... За полночь доехали комедианты в Царское. Собаки брешут. Луна
сквозь облака продирается. Гренадеры поперёк дороги рогаток наставили.
Им разве объяснишь - кто, откуда да зачем? Всё же в конце концов
уразумели, рогатки скинули, фонарём посветили.
Приехали.
А в это время царица с фаворитом опять пререканием занялась, тот
опять к саням кинулся, медвежьей полостью укрылся - лошади рванули,
поминай как звали!
Помчалась и государыня в столицу. Остались комедианты опять ни
при чём, как сироты бездомные, только что кофеем напоенные,
оголодавшие, никому не надобные. Так в покоях нетопленых и жили бы, да
Никита Власьич, камер-фурьер(18) бородатый, сжалился: в царскую
оранжерею, что печкой обогревалась, пустил. Там с лилеями да розами,
по-зимнему чахлыми, зябли и актеры ярославские - тож цветы, в
ненадобную землю силой посажённые.
На пятый день истребованы были в Санкт-Петербург для
представления трагедий и комедий на дворянском театре. С того и
началось...
"Сего февраля шестого дня 1752 года государыня соизволила выход
иметь на немецкую комедию, где была представлена на российском языке
ярославцами трагедия, которая началась пополудни в восьмом часу и
продолжалась пополудни до одиннадцатого часа".
Камер-фурьер журнал закрыл, к себе придвинул, голову на него
уронил... задремал.
Тишина. Часовой под окнами ходит, под ногами ледок хрустит.

* * *

В горницах Смольного двора не спят комедианты, одно за другим в
памяти перебирают.
В бархатном камзоле, в дорогих кружевах, осыпанных табаком,
шумный, быстрый, словно живущий наспех, прибежал Сумароков на сцену -
не то смеётся, не то плачет, не то сейчас браниться начнёт.
- Скажу - игра ваша была токмо что природная, искусством не
украшенная. Так-то! А ты, сударь мой, - закричал вдруг, ногами затопал
на Якова, - запамятовал, что нельзя воединожды служить и Мельпомене и
Талии! Ищи крова в доле искусного в комедиях Молиера, но беги,
несчастный, от Вольтера и Сумарокова! - Зачихал, зафыркал, табак
рассыпая. - Ты, Фёдор, ладно скроен, но всё-таки... - Стоит Фёдор,
ждёт, пока пыль табачная не осядет, не доскажет Александр Петрович.
- ...Всё-таки ломать тебя надобно! Красоте, помимо природной,
иная форма долженствует. Велик Шекспир, а господин Вольтер, к моему
удовольствию, его варваром обозвал, а меня российским Расином(19)
именует... Вот как!
Дворцовыми коридорами шли к выходу. Навстречу, как стая, ветром