"Николай Михайлович Север. Федор Волков (Сказ о первом российского театра актере) " - читать интересную книгу автора

это дело - искусствами маяться?.. И к чему? Надобны тебе ковры,
гобелены, что глаз радуют, - мастера из подлого звания людей всегда
найдутся... Живописцы, резчики, золотых дел мастера... на всё в народе
умные руки есть... Мебель надобна - умельцы годами ремесло своё
улучшают. Да что мебель, - дворцы такие строят, что в заграницах диву
даются... Вот и стали крепостных - Аксиний, Авдотий, Тимофеев да
Игнашек - к балетному делу близить без спроса их, без огляда, одной
барской волей... И что ты скажешь - из плетьми битых, в нетопленых
избах зимой держанных, от матерей отнятых нимфы, дриады, амуры такие
произошли, что даже в столицах к представлению допускались...

* * *

На придворном бале крепостные графа Воронцова представили "Балет
цветов". Дансерюи цветами именовались: Аксинья - Роза, Авдотья -
Ренекул, Аграфёна - Анемон, Лушка и Настасья - Иасинсы. Представляли
на театре, что на Яузе, против дворца. Народу, смотрителей не счесть!
Удалось попасть на балет и Фёдору.
Разошлись запоздно... Спустился Фёдор к реке, сел на бережку у
воды. Голову руками охватил. Думает: народ наш не хуже, а иной раз и
лучше иностранцев к искусствам способен! В воде звёзды не то
отраженьем своим блещут, не то сами попадали в тихую, тёмную глубь...
Рядом будто шёпот чей-то шелестит или плачет кто... Прислушался,
понял... Иасинс - Лушка да Анемон - Аграфёна спины друг другу водой
смывают. Спины эти нынче утром на конюшне особым колером разукрашены
были, к вечеру притёрли их белилами да разным там, чтобы не углядела
чего публика.
Девичьих слёз и жалоб наслушался Фёдор, пока не ушли "цветки", не
порозовело небо, не зазвонила Москва к ранней обедне...

* * *

Студенты "гошпиталя", что в Лефортове, тоже в иные дни комедии
играли... Глядишь - не наглядишься. Тут тебе и юный Фарсон, что
полюбил королеву да кознями вельмож загублен был, и забавные персоны,
что в дьячковые подрясники ряжены. Они такое сказывали, что
смотрительницы рукавами лица закрывали - сквозь румяна стыдом
природным краснели. Обо всём виденном записывал Фёдор в "раздумчивую"
тетрадь. И о "першпективе", малеванной на холстах, о движении облак и
о прочих чудесах подсмотренных... О цветах, плетью сгубленных, тож
записал... За время, что жил в Москве, менее всего к заводскому
"произвождению" стремление имел, всё боле выказывая склонность к
языческой Мельпомене.
В 48 году помер отчим - старик Полушкин. Стал Фёдор из
"компанейщиков" заводчиком и наследником купоросного дела. Поехал в
Ярославль. Мать постарела, умерла тётя Настя, повзрослели братья. От
завода оторопь да испуг... А тут опять же купечество ярославское с
просьбой. Новому заводчику всем миром поклон бьют: "Стал грамотеем,
езжай в столицу, выручай православных. Проси от всего купечества Сенат
на таможне вместо иноземных браковщиков товаров назначить ярославцев -