"Эфраим Севела. Продай твою мать" - читать интересную книгу автора

прожилок лице ксендза. Рыжие ресницы прикрыли глаза, словно
ему было стыдно глядеть на меня и выслушивать такую ложь.
Ксендз ничего не сказал, а только спросил:
- Ты, должно быть, голоден?
- Да, - чуть не взвизгнул я и захлебнулся наполнившей рот
голодной слюной.
- Тогда садись. Подкрепись, чем Бог послал.
Он снял с бревна свою шляпу, нахлобучил на голову и
глазами показал, что освободил место для меня. Я тут же присел
на корявое бревно и положил руки на колени. Ладонями вверх.
Чтобы взять пищу.
Ксендз снова полез в свой пухлый портфель и извлек кусок
белого запотевшего сала. Свиного сала. В нашем доме никогда не
ели свинины, и мы оба, и я и Лия, знали, что если хоть раз мы
попробуем эту гадость, то нас обязательно стошнит, а потом
могут быть самые страшные последствия. От нас отвернется наш
Бог, и мы станем самыми несчастными на земле.
Ксендз раскрыл перочинный ножик и сверкающим лезвием стал
отрезать ломтики сала. При этом он испытующе покосился на
меня. Мне было ясно, что если я откажусь от его угощения, он
сразу поймет, кто я, и если не сдаст в полицию, то по крайней
мере постарается отвязаться от меня. За укрывательство евреев
христианам грозили большие неприятности. Вплоть до расстрела.
Немцы и ксендза, если он нарушит приказ, не пощадят. В гетто я
слыхал разговоры взрослых, что под Каунасом публично повесили
священника за то, что прятал у себя в погребе еврейскую семью.
Евреев, конечно, убили тоже.
От меня отвернется наш Бог, если я оскверню уста свои
свининой, и я стану самым несчастным человеком на земле, -
рассуждал я, не сводя глаз с блестящего лезвия ножика,
вонзающегося в белое мягкое сало. А разве я уже не самый
несчастный на земле? Разве мой Бог заступился за меня? За мою
сестренку Лию? За маму? Я оскверню уста, но, возможно,
останусь жив.
Ксендз протянул мне ломоть свежего ржаного хлеба, от
запаха которого у меня закружилась голова. На хлебе лежали
длинные белые дольки сала. Я схватил хлеб обеими руками и стал
запихивать в рот, захлебываясь от потока слюны.
- Не спеши, - сказал ксендз. - Подавишься.
От сала меня не стошнило. Я проглотил все с такой
скоростью, что даже не разобрал вкуса. Потом облизал ладони,
на которых прилипли хлебные крошки.
Ксендз дал мне еще один кусок хлеба, но уже без сала, а с
очищенным от шелухи яйцом. Яйцо, прежде чем дать мне, он
посыпал солью из бумажного кулька.
Ксендз спросил, где я живу, и, когда я назвал Зеленую
гору, он покачал головой:
- Далеко добираться. Сам не дойдешь.
Я так и не понял, что он имел в виду. То ли что у меня не
хватит силенок на такой дальний путь, то ли мою внешность,