"Виталий Сертаков. Рудимент " - читать интересную книгу автора

можно выучить латинские клички червей-паразитов, живущих в рогатом скоте?
Кроме того, я начал читать на английском языке. Энциклопедию мне так и
не купили, но имелся большой двухтомный словарь. К шестому дню рождения я с
великими мучениями одолел роман Агаты Кристи в оригинале и потихоньку начал
разбирать, о чем говорят дикторы английских радиостанций. Это не так уж
сложно, ведь ежедневно они повторяют одно и то же, не хуже репетиторов.
После Агаты Кристи я немедленно замахнулся на собрание стихов лорда Байрона.
Слова оказались простыми, но смысл ускользал. Мне хватило благоразумия
отложить книгу, но до сих пор, одиннадцать лет спустя, я могу по памяти
прочесть половину "Чайльд Гарольда". Маме было не то чтобы наплевать, но она
все глубже погружалась в себя. Язык не поворачивается произнести
"погружалась в бутылку", хотя это правда.
Спустя семь месяцев маму лишили прав на меня. Несмотря на плач бабушки
и вопли тети Лиды, им также не доверили опекунства. Очередная комиссия
утешила, что в дальнейшем возможен пересмотр. Но не скоро, потому что мама и
тетя Лида дважды попали в вытрезвитель, а бабушку признали немощной.
Вот и все. Начинался следующий кусок жизни, и дальше я помню все
довольно ясно. В нашу квартиру, на улицу Розенштейна, я уже не вернулся,
потому что дом пошел под расселение. Весь квартал, как выяснилось, долгие
годы находился в зоне, опасной для проживания людей. Какая-то зараза в
воздухе превышала норму в десятки раз. В больнице мне приходилось не так уж
плохо, кормили и заботились. Только очень болела спина, и врачи собирались
оплести мое туловище железными штырями. В те дни я много плакал...
А навещали меня даже чаще, чем других ребят. Прямо напротив моей
кровати стоял телевизор, и приемник разрешили оставить. Вот только с книгами
было похуже, тетка привозила нерегулярно. Пока не приехали буржуи и не взяли
шефство.
Что еще? Смерть бабушки от меня скрывали. А маму упекли в диспансер для
алкоголиков. Когда ей стало не о ком заботиться, она скатилась очень быстро.
Навещала меня тетка. Положительные новости были редки, как
орангутанги-альбиносы.
Спустя три месяца после того, как мудрое государство решило меня
опекать, соседка Ангелина Петровна выбросилась из окна. Она бы, может, и не
погибла, не так уж высоко, но угодила под колеса грузовика. Прицельно
бросилась; шофер тяжеловоза заработал предынфарктное состояние. Тетя Лида
сказала, что "гнусная ведьма" месяц почти не выходила, затыкала щели под
дверью полотенцем и выломала у себя в комнате все розетки. А еще она
периодически застывала и шептала про каких-то фарисеев. Когда милиция
взломала дверь, на обоях и на окне было множество надписей ручкой, помадой и
фломастером.
- Свихнулась, сучка! - незлобливо отметила тетка. - Сын у ней в тюряге,
пила всякую бормотень, вот и тронулась!
- А что она написала на стене? - Мне вдруг стало жутко интересно.
Тетя Лида посмотрела на меня опасливо. Очевидно, ей пришло в голову,
что не стоило делиться с впечатлительным ребенком подобными новостями. Но
иных событий не произошло, а против соседей мы с ней всегда были союзниками.
- "Робин-бобин", - нерешительно произнесла тетка. - Знаешь, глупость
какая-то, вроде детской считалки. "Робин-бобин"...
- Не надо! - истошно выкрикнул я, и сам испугался своего крика.
Отчего-то мне совсем не хотелось, чтобы тетя повторяла эту присказку.