"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Свидание (Эпопея "Преображение России" - 17)" - читать интересную книгу автора

когда-то, - так, Таня?
И Таня развела руками совсем так, как делала это в детстве, и
подтвердила, глядя на мужа:
- К изумлению моему, я только сейчас вот вспомнила об этом... Это
действительно так и было... Я даже одна приходила к вам на дачу, где вы
жили...
- И говорила прямо от дверей: "Посюшьте, я к вам в гости!" - поспешно,
как бы боясь, что она не все вспомнит, досказал за нее Даутов.
И все трое рассмеялись весело, и Галочка, посмотрев поочередно на них,
засмеялась тоже и захлопала в ладошки. Только одна няня ее, подчиняясь,
видимо, каким-то своим правилам заботы о ребенке и сохраняя строгое
выражение лица, властно сняла Галю с колен гостя и понесла ее на руках в
комнату, из которой вышла.
И отвечая на недоуменный вопрос в глазах Даутова, Таня сказала ему:
- Полагается детям такого возраста спать среди дня: няня пошла
укладывать Галочку.
- У меня люди путаются как-то в памяти, - говорил за чаем Леня Даутову,
- слишком много за последнее время я вижу всяких людей, но мне кажется
почему-то, что именно о вас, а не о ком другом говорил мне Вердеревский,
будто вы перед революцией были на каторге.
- Был, действительно был... - кивнул головой Даутов.
- Ты слышишь, Таня? Оказался твой старый друг ни больше, ни меньше, как
бывший каторжник!
- За политику, конечно? - спросила Таня.
- Да, за что же еще... За братание на фронте в шестнадцатом году, в
апреле... Пасха тогда пришлась в апреле, окопы же были близко - наши от
австрийских, - вот и выходили из них партиями брататься, как это тогда
называлось.
- Позвольте, как же так "на фронте", когда вы... Разве вас мобилизовали
тогда в армию? - удивился Леня.
- В том-то и дело, что хотя я и был в ссылке в сибирском одном селе,
все-таки мобилизовали с маршевой командой - пожалуйте, инженер
"политический", непосредственно под пули: уцелеешь, - от нас не уйдешь, а
убьют, - туда и дорога, да еще и за честь сочти: за царя убит. Братанье на
фронте - ведь это чья была идея? Самого Ленина! Как же мне, тогда уж
большевику, имевшему уже партийную кличку Даутов, ее не проводить? Тем более
что я, хотя и солдат простой, мог понимать австрийцев и они меня понимали:
немецкий язык я тогда лучше знал, чем теперь. Ведь моя настоящая фамилия -
Матийцев... Да... Так вот - сходились мы, солдаты двух враждебных армий, на
глазах у своего начальства для видимости, не за тем только, чтобы друг друга
с праздником Пасхи поздравить, крашеными яичками обменяться, а на самом деле
сговаривались, чтобы штыки воткнуть в землю и войне чтобы капут. Я же лично
добавлял еще и другое: штыки не в землю, а против своего начальства и своих
господ в тылу. Кончилась эта пропаганда моя тем, что меня вместе с
несколькими другими судили военным судом. Только потому, что прямых улик
против меня не было, конечно, никаких листовок австрийцам я не раздавал, на
суде держался спокойно, генерала, председателя суда, не агитировал, так как
это было бы глупо, - закатали меня только на каторгу на тринадцать лет...
- На тринадцать лет! - испуганно повторила Таня, но Даутов улыбнулся ей
весело: