"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Искать, всегда искать! (Эпопея "Преображение России" - 16)" - читать интересную книгу автора

в его гостинице помещались многие учреждения, а в бывшей синагоге - клуб
союза строителей, сам же он бегал с газетами и выручал рубля полтора-два в
день.
Согнутый, но жилистый, прошел с фуганком под мышкой и с другими
плотницкими инструментами в черном мешочке бывший здесь бакалейщиком Матвей
Гаврилыч. Теперь, когда у него не было уж лавки, оказался он преполезнейшим
человеком. Он был и шорником, и поваром, и кровельщиком, и специалистом по
засолу и копчению рыбы, и часовых дел мастером, и монтером, и парикмахером,
и, кажется, не было такого ремесла, какого бы не знал, и такого таланта,
каким бы не обладал этот сутуловатый худощекий человек с черными ровными
бровями. Теперь очень нужны были здесь столяры и плотники, и он тесал бревна
для построек и делал письменные столы, шкафы, этажерки для домов отдыха.
Взобравшееся так, что уж выше некуда, солнце доставало Таню и под
стриженой белой акацией. Старинная генуэзская башня на самой верхушке холма
струилась, как дымный столб. Дальше, за городом, совсем тонули в синем зное
и теряли всю свою каменность верхушки Яйлы.
Всем лошадям, даже явным клячам-водовозкам, с плачевно выпирающими
ребрами и сухими кривыми ногами, напялили шляпы. Собаки бродили, часто дыша,
высунув языки и держась тени.
Даутова не было. Даутов не нуждался ни в ваннах, ни в магазинах
набережной, ни в столовой, ни в автомобильных конторах, ни в тире... Он
снял, сколько ему хотелось снять, сливок с моря и исчез.
Когда со стороны моря, - это было уже в первом часу, - донесся гулкий
на воде, красивый по тембру гудок катера, три раза в день приходившего сюда
из Ялты и увозившего отсюда множество пассажиров, Таня поспешно сорвалась со
скамейки и почти побежала на пристань.
Раньше туда незачем было идти: только перед самым приходом катера там
скоплялся народ, и у Тани были острые, никого не пропускающие глаза, когда
она туда подходила. Она перелистывала людскую книгу, спеша и волнуясь, но за
листами следила зорко.
Пристань из толстых брусьев, покрытых толстыми досками, как стоножка,
вползла в море на прочных двутавровых балках. Даже бешеные прибои, особенно
когда дул норд-ост, не могли ее раскачать: она только поскрипывала, кряхтела
слегка, покрывалась солеными брызгами, но стояла. Таня иногда любила
забежать сюда именно во время такого оглушительного прибоя, чтобы
представить, будто она на не управляемом уже бриге в разъярившемся океане
"терпит бедствие", - вот-вот опрокинется бриг кверху килем, и все будет
кончено. Натерпевшись бедствия, сколько могла, мокрая от брызг, она
стремительно бросалась на берег.
Около пристани расселись одноэтажные длинные пакгаузы, тут же и
моторные и весельные лодки рыбаков и касса, около которой был порядочный
хвост. И, увидав этот хвост у кассы, а на пристани на взгляд не меньше
сорока человек, Таня твердо и спокойно решила: здесь Даутов.
Его как будто нужно было только загнать куда-то, как загоняют диких
слонов при ловле, - в какую-то узкую щель, откуда уж трудно выбраться, -
именно такою щелью и была пристань. Таня была уверена, что он даже и не
около кассы, а уж на пристани, - она только бегло провела глазами по
людскому хвосту, - и вот уже идет тот, кто нужен, по доскам пристани: синее
справа, синее слева, а впереди Даутов!.. И еще издали вобрали глаза: пять
бритых голов, три полосатых рубахи, две - забранных в брюки, одна - стянутая