"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Лютая зима (Эпопея "Преображение России" - 9)" - читать интересную книгу автора

запыхавшийся Значков. Оторопелый был у него вид, когда, взяв под козырек
руку, он докладывал:
- Невозможно было держаться... Я приказал отступать.
- Прекрасно сделали! - обрадовался Ливенцев. - Все отходят?
- Кто может идти, - отходят.
- А убитых... много?
- Есть убитые...
- А Котылев? Котылев как?
- Котылев?
Значков обернулся. Теперь шли уже густо. Одного почти несли на руках
двое.
- Вон, кажется, несут Котылева!
- Что? Ранен? Э-эх, несчастье!
Действительно, Ливенцеву подлинным несчастьем для роты показалось, что
ранен знающий, опытный, спокойный, рассудительный командир взвода Котылев, и
он кинулся к раненому сам. Но это оказался только похожий издали на Котылева
унтер-офицер роты Аксютина, и те, кто его несли, просто не туда попали в
тумане. Котылев тут же подошел сзади всех своих. Он уже подсчитал свои
потери.
- Кажется, пятеро остались, Николай Иванович, - сказал он с подходу. -
На пулеметы нарвались мы. Теперь их вынести нельзя, надо вечером.
Он даже не сомневался, этот Котылев, что роты продержатся тут до
вечера, что их не выбьют через час, через два австрийцы. И в лице не сдал:
обыкновенный, как всегда, подпрапорщик Котылев.
- Ну, хорошо, что так вышло, очень хорошо! Я думал, будет гораздо хуже.
А к нам пулеметы подошли...
- Есть пулеметы? Какие?
- Вощилин с кольтами... Теперь, должно быть, нас австрийцы щупать
будут. Надо окопы... и проволоку перенесть.
- Ну, раз у нас пулеметы, пускай щупают. Нарвутся!
И Котылев не то что улыбнулся, но как-то так моргнул черными бровями,
что это стоило любой радостной улыбки.
Спешно подсчитали раненых, чтобы отправить командой вниз, в деревню: в
обоих взводах оказалось их двадцать шесть человек. Проворно начали рыть
окопы в черноземе, который был глубок даже и здесь, на горе, потому что
рачительно распахивалась и удобрялась веками до войны даже гора эта, как и
все высоты кругом. Два пулемета устроили в австрийском окопе, два отправили
Аксютину, но с тем, чтобы он их немедленно вернул, если к нему подойдет
другая пулеметная команда.
Когда же пошли снимать проволоку с кольев и прежде всего сняли труп
прапорщика Малинки, убитого честно пулей в лоб над переносьем, то увидели,
как безжалостно было разодрано колючками проволоки его лицо, ставшее
совершенно неузнаваемым: глубокие разрезы, как ножом, запекшиеся сгустки
крови, выдавленный глаз...
Курбакин, который снимал его, по-своему горласто говорил другим:
- Во-от, братцы, кого мать-то родная не узнает!
Другие качали головами, столпясь:
- И почему же это так могло?
- Как почему могло? - входил уже в раж Курбакин. - Да он же когда на
этую проволоку упал, я с ним рядом находился и всю эту картину видел до