"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Лютая зима (Эпопея "Преображение России" - 9)" - читать интересную книгу автора

и по-своему без ударения:
- Два прапорщика целовали мне руки в этом году, и оба ушли туда, на
фронт.
История повторялась и тут, но это повторение было неприятно Ливенцеву.
Он спросил ее:
- Что же они, - пишут вам оттуда?
- Нет, ничего не пишут.
- Может быть, убиты или в плену?
- Может быть, то или другое.
Спокойствие, с каким было сказано это, его поразило именно потому, что
он был третьим и тоже может пойти на фронт, и вот здесь, в этой комнате с
ибисами на ширмах, она будет бесстрастно говорить четвертому прапорщику:
"Три прапорщика целовали мои руки в этом году и ушли на фронт..."
Таким третьим прапорщиком быть ему все-таки не хотелось. Он сказал
поэтому:
- Меня-то, может быть, и не пошлют на фронт.
- Как не пошлют? Совсем не пошлют? Почему? - несколько оживилась она.
- Не меня лично, а весь наш полк могут никуда не послать, - поправился
он. - Потому что мы ведь принадлежим к армии особого назначения.
- Что же это за "особое назначение"?
- Так зовется обыкновенно наша армия, а что это значит, неизвестно и
нам, - уклончиво ответил Ливенцев и тут же начал прощаться, ссылаясь на то,
что надо идти заниматься с ротой.
Вскоре после того она уехала в отпуск в Феодосию к своим родным, а
когда приехала, ему не случалось уж больше бывать у нее, и всего раза два
только они виделись на улице.
Теперь же, когда безотлагательно и бесповоротно все круто менялось в
его судьбе, ему показалось необходимым сказать об этом Наталье Сергеевне:
больше некому было. Она сидела за картотеками, разбросав их по столу, как
игральные карты для гаданья, и когда он вошел и увидел ее такою, то самому
ему стало странно: больше, чем когда-либо раньше, она показалась ему именно
теперь похожей на сестру Катю. И, подойдя, он сказал ей первое, что
подумалось:
- От третьего прапорщика, уходящего на фронт, вы все-таки будете
получать письма, Наталья Сергеевна.
- Как? Едете на фронт? - очень изумилась она. - Вот видите!.. А вы
говорили...
- Все едем, не я один.
- Вот видите!
И - странно было еще раз Ливенцеву - голубые глаза ее, так антично на
все глядевшие, вдруг наполнились крупными слезами.
Когда он выходил из библиотечного зала, простившись с нею, он шел
несколько связанно, по-штатски и даже больше того: ему отчетливо
вспомнилось, как какая-то крючконосая мегера с острыми локтями вытаскивала
из этого же зала десять с лишком лет назад несчастного Станислава
Пшибышевского, весьма приверженного к спиртному.


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ