"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Пушки выдвигают (Эпопея "Преображение России" - 5)" - читать интересную книгу автора

дворник. Так было в субботу, и Сыромолотов был уверен, что так же точно
будет и в воскресенье, и не ошибся в этом.
Этот дворник, в розовой праздничной рубахе, подпоясанной узким ременным
поясом, не мог не привлечь внимания художника - он был живописный старик, и
Сыромолотов очень охотно посадил бы в кресло перед собою его, пока еще
крепкого, бывшего солдата-гвардейца, но писать нужно было другого старика,
немощного, бритого, с свинцовыми тусклыми глазами, к которому совсем не
лежало сердце.
И во время первого сеанса и потом у себя дома Сыромолотов думал над
лицом и руками старого Куна: как поставить в комнате кресло, чтобы солнце
заиграло на морщинах лица, на выпуклых синих венах рук и тусклый взгляд
сделало живым и острым?
Медленно идя по певучим улицам, через край щедро озаренным, он как
будто нес в себе подспудную мысль как можно глубже пропитаться солнцем и
звуками, чтобы внести их с собою в бессолнечность и тишину гостиной Куна.
Сильный свет беспокоил старика: он морщился, жмурил глаза, жевал
недовольно бескровными губами; но в то же время свет был необходим для
художника, поэтому первый сеанс наполовину прошел в передвиганий кресла и в
подкалывании занавесок на окнах; отчасти это занимало Сыромолотова, который
изучающе всматривался в свою натуру, успев только нанести ее на холст углем.
Малоразговорчивый вообще, он привык говорить со всеми, кого писал: это
помогало ему схватывать то естественное и живое, что пряталось в натянутой
деловой тишине и могло проявиться только во время разговора.
Старый Кун был из семьи давних колонистов, он родился здесь, в Крыму, и
хорошо говорил по-русски, и так как он сам теперь был уже не колонист, а
помещик, то разговор с ним старался вести Сыромолотов об урожаях пшеницы, об
удобрении фосфатами и навозом, о серых украинских волах, о красных немецких
молочных коровах, о цигейских овцах...
Когда он спросил старика, много ли он держит овец, тот задумался было,
пожевал губами, но ответил оживленнее, чем на другие вопросы:
- Нет, сравнительно если сказать, то не так много... А вот Фальцфейн, -
вы знаете, есть у него имение - Аскания-Нова, тоже в Таврической губернии.
- Как же не знать, много наслышан, - отозвался Сыромолотов, - там у
него заповедник, и чуть ли даже не слоны пасутся на воле.
- Слонов, положим, нет, - поморщился старик, - но заповедник, как вы
сказали, это есть... Так вот его один раз также спросили: "Герр Фальцфейн,
сколько вы имеете овец?" И он на это ответил так (тут голос старика зазвучал
торжественно): "Сколько у меня всех имеется овец, этого я не знаю, а что
собак-овчарок при них шестнадцать тысяч, то это мне очень хорошо известно,
потому что... - тут старик Кун сделал многозначительную паузу и досказал с
ноткой сожаления: - потому что собак приходится кормить!"
- Гм, как же так все-таки не знать, сколько овец? - спросил, не столько
удивясь, сколько для того, чтобы поддержать оживление на лице старика,
Сыромолотов.
- Может быть, один миллион, может быть, полтора миллиона, может быть, и
два миллиона, это смотря по окоту маток: все ли ягнята - одинцы, или же есть
много двойней, тройней, и не было ли падежа, и, кроме того... - начал было
словоохотливо объяснять старик, но закашлялся затяжным свистящим кашлем и
умолк.
Когда входил в дом теперь Сыромолотов, он думал и над тем, о чем бы в