"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Пушки выдвигают (Эпопея "Преображение России" - 5)" - читать интересную книгу автора

не мало ли он берет из него краски, а в это время, сильно сощурясь и откинув
голову, прилипал долгим взглядом к тусклым глазам старика.
Со стороны могло бы показаться, что излишне было ему искать в
обыкновенном немце-колонисте, разбогатевшем на отарах овец, на сотнях
десятин пшеницы, чего-то значительного, но Сыромолотов не считал бы себя
значительным художником, если бы не сумел найти даже и в такой натуре
крупную для себя задачу.
Старый Кун как бы не один сидел перед ним в своем кресле: он двоился,
троился, четверился, множился у него на глазах. Кун, возведенный в энную
степень, несколько поколений Кунов, расплодившихся в сытых крымских степях,
протискивались в эту гостиную, к этому креслу и смотрели сквозь эти тусклые,
свыше чем семидесятилетние глаза.
Они все суетились не покладая рук, покрикивая на рабочих на своих
полях, на чабанов-татар около овечьих загонов, трясясь на тарантасе, когда
нужно было за тем, за другим ездить в город, проклиная дорогой русские
порядки. Они все лепили лепту к лепте, чтобы создать состояние и тем самым
ореол около своей фамилии: "Мы - Куны!".
Может быть, Сыромолотов и не согласился бы писать портрет Карла Куна,
если бы он не увидел у себя в доме младшего сына его, Людвига, и не
представил по этому образцу целую шеренгу подобных бравых светлоглазых
Кунов, его братьев, какие бы имена они ни носили.
Этот, Людвиг, - инженер-электрик, другие могли быть инженеры-механики,
химики, металлурги, или агрономы, или даже овцеводы, но непременно с таким
же широким размахом, как знаменитый Фальцфейн, - как же можно было
отвергнуть такую натуру?
Вот он сидит в кресле, старый Карл Кун, - звено в длинной цепи Кунов,
раскинутой и по Крыму, и по Украине, и по Волге, и по Кавказу, - и разве
нельзя прочитать на его обрюзгшем лице, сколько бочек своего немецкого пива,
сваренного из русского ячменя, выпил он за долгую жизнь, сколько съел
свинины во всех ее видах, сколько мук непонятого сердца перенес, давая
взятки чиновникам, когда устраивал свои делишки?
Каждая складка, каждая крупная морщина на этом обвисшем лице - знаки
чего они: поражений в житейской борьбе или побед? Ведь он, конечно, удачлив
был в обделывании своих дел, этот Карл Кун, но, может быть, скорбит все-таки
неустанно о том, что не в такой мере удачлив, как ему бы хотелось? Ведь
того, что называется мудростью, нельзя отыскать в этих стариковских чертах,
однако же он не только поддержал честь Кунов, выходцев откуда-нибудь из
Голштинии, он создал почти династию Кунов, - ого!.. Ему все-таки есть чем
гордиться, так прочно обосновавшемуся на свете.
Чем больше вглядывался теперь, для красок, в свою натуру Сыромолотов,
тем ярче рисовался в нем самом внутренний облик старика, но иногда
взглядывал пристально и на Людвига и находил это необходимым: быть может,
именно таким почти был с виду Карл, его отец, в тридцать лет, и столько же
самоуверенности в нем тогда выплескивало наружу.
Когда Людвиг спросил Сыромолотова, не будет ли он ему мешать, если
посидит немного тут, в гостиной, художник отозвался на это:
- Нет, нисколько, нисколько... при одном условии, впрочем, что вы
сядете не сзади, а спереди меня, потому что, как вы сами должны понять...
- О-о, разумеется, я понимаю! - очень живо перебил его Людвиг Кун. -
Ведь это было бы все равно, что смотреть игроку в карты! Я понимаю!