"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Синопский бой (Историческая повесть)" - читать интересную книгу автора

"Владимир", не обнаруживая себя, пошел бы к обеим дивизиям - четвертой и
пятой, которые должны к тому времени соединиться, и он, Корнилов, принял бы
над ними начальство в предстоящем бою. А так как русские силы были бы
подавляющими сравнительно с турецкими, то турецкому адмиралу не оставалось
бы ничего другого, как сдаться.
Боль в пояснице, которую почувствовал Корнилов днем, стала гораздо
чувствительнее, когда он лег; и долго ворочался он на узкой койке, стараясь
отыскать такое положение тела, когда можно бы было забыться. Но в конце
концов усталость, мерная работа машины и легкое покачиванье парохода - все
это его усыпило, и проснулся он только на рассвете, когда берег отделился
уже от моря, - индигово-синяя узкая полоса от широкого белесого полотнища.
Тумана не было, но дали моря все-таки были подслеповаты от очень
мелкого, похожего на туман, когда он поднимается, дождя. Извилистыми рядами,
как черные бусы, низко, над самой водой, летели, дружно действуя широкими
крыльями, бакланы.
Корнилов, поднявшись на капитанский мостик, пристально глядел по
сторонам в зрительную трубу. Боль в пояснице не утихла за ночь, но он
старался о ней не думать и хотя морщился при движениях, но, стискивая зубы,
превозмогал ее.
Бутаков привел свой пароход на высоту Пендерекли. Корнилов же знал и
помнил только то, что он приказал идти к Амастро, и даже не спрашивал, какой
это городок белеет там, на берегу, в глубине небольшого залива.
Его внимание привлекли очень зыбкие, даже и в трубку видимые смутно,
верхушки мачт нескольких судов к северо-востоку, и он все силился сосчитать,
сколько там было судов. Уставали глаза, тем более что все колыхалось: и
капитанский мостик, и море около, и смутные мачты этих загадочных судов.
- Это, конечно, эскадра Павла Степаныча, - сказал наконец Корнилов
лейтенанту Железнову, - только я никак не могу сосчитать, сколько там
кораблей... Ну-ка вы, у вас глаза помоложе моих... и не болит так некстати
поясница, как у меня. Поглядите-ка, вы скорее сосчитаете их...
Железнов прильнул к трубе прищуренным глазом.
Это был любимый флаг-офицер Корнилова, а стать любимым флаг-офицером
такого требовательного адмирала, как Корнилов, было не так-то легко. Однако
все, что ни приходилось делать в штабе Железнову, он делал, казалось бы, без
малейших усилий: он был как будто прирожденный адъютант, этот ловкий во всех
движениях, девически-тонкий в поясе, круглоликий, охотно и часто улыбающийся
блондин, который если и хотел придать некоторую важность своему лицу, то
только хмурил свои почти безволосые брови и старался глядеть исподлобья.
- Шесть вымпелов, ваше превосходительство, - сказал он, не отнимая
трубы от глаз, а Корнилов подхватил с живостью:
- Ну вот! Шесть, действительно шесть! Мне и самому так казалось, только
я боялся ошибиться... Шесть и должно быть у адмирала Нахимова: "Мария",
"Чесма", "Храбрый", "Ягудиил", затем "Кагул" и... и, по-видимому, "Коварна",
а бриг "Язон", может быть, послан охотиться за турецкими каботажными...
- Сейчас штиль, ваше превосходительство, - осторожно напомнил Бутаков,
стоявший около и тоже глядевший на эскадру в свою трубку.
- Я вижу, что штиль. И "Язон" мог быть послан совсем не сейчас, а когда
был ветер, - недовольно возразил Корнилов. - А вон там пароходный дымок,
видите? Это куда-то послал Павел Степаныч "Бессарабию"... Только не сюда, к
Амастро, а в сторону Севастополя... Ну да, "Бессарабия" идет с донесением в