"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Кость в голове (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

прежде того знал, потому что мы в близких соседях с ним были, - начались
корчи, и так неотступно, что с тем и кончился, а помощи никто дать не мог...
Будто болезнь такая была, ну, я думаю, гвоздь - он что же такое? Мало кому
приходилось на гвозди натыкаться, хотя бы по нашей работе. Никаких же с нами
корчей не было... Нет, я так считаю, что это от порченой крови. Будто даже
так, что недели не проболел - пришлось моей Феньке его на кладбище везть.
Я это как услышал, хоть нехорошо это считается, ну, дня три я не в себе
веселый ходил. Хожу, про себя думаю: называется это как? Называется это
наказание... Какой он сидел тогда красный, как помидор спелый, как из города
Омского явился, думал я, ему веку не будет... На войну пошел - ясный же ему
там конец; нет, конец его назначался совсем не там, а где и ждать никакого
конца не приходилось: на гвоздю заржавом.
Вот же погнался человек за домом моим неправильно, а получил себе
чистую отставку - смертный час. На какой большой войне был, ничего, не
задело, а тут на пустяке - и попал... Не то это в ноябре, не то это в
декабрю было, не помню, ну, одним словом, мне тот самый извозчик, на
Екатерининской я его встрел, сказал. И вот у меня пошла своя думка... Пойду,
думаю, к Феньке, так и так скажу: не так много лет прошло, как мы с тобой
жили и домок этот отстроили, пускай ты хотя ребят прижила, ну, раз от
законного мужа, то это уж не считается, чтобы особое против меня зло, и могу
я их тоже за детей признать, и так и быть: согласен с тобой я жить, как мы с
тобой прежде жили, и будем мы дальше-больше хозяйство весть...
Вот надел я пальто с воротником с черным, благородное, и шапка у меня
тоже тогда была настоящий каракуль мелкий, а не то чтоб какая бывает
фальшивая фабричная работа, - пошел к ней.
Ну, конечно, человек решает свое дело не спросясь; говорит себе самому:
пойду. А сам не знает, на что он идет, все равно как тот же фельдфебель в
дом мой пошел за близкой смертью...
Прихожу я... Видят собаки - прилично я одетый, брешут средственно. Я
прямо на крыльцо, под каким козы у нас раньше жили. Смотрю - вместо
девчонки-няньки той, какая прежде была, здо-ровая девка стоит, фартук на ней
синий. "Вам кого надо?" Гляжу, тут же и Фенька входит - она у коровы своей
была, отдаивала: корова телиться должна была - очень вымя раздулось,
отдаивала, и, конечно, от нее самой и пах коровий, и сама же она за то
время, как я ее не видел, разъелась, совсем коровища стала немецкая, без рог
только...
И что же ты думаешь? Дала она мне хотя бы два слова сказать? Я ей успел
только: "Слыхал, говорю я, Федосья, об несчастье твоем кровном, и вот надо
нам с тобой помириться благодаря судьбе..." А она как заорет: "Так ты
теперь, орет, на мое несчастье да свои лапы расставил, чтоб у меня мою
имущество заграбастать? Так ты на то понадеялся, что раз муж мой зарытый,
так это уж опять же твое стало? Так ты думаешь, как теперь власти нет, тебе
это позволится?" Одним словом, разное-подобное... А пришла же она с доенкой,
молозиво принесла, и доенка же эта у нее в левой руке была, пока она все
кричала, а как кричать перестала, она эту доенку в правую руку да молозивом
в меня - на пальто, на шапку-каракуль, как она у меня была в руках, и,
конечно, все мне лицо залила... Во какая баба подлая оказалась... Раз такое
дело, конечно, всякий человек драться должен кинуться... Я, разумеется:
"Подлая!" - да на нее, а она ж меня, как ведро у нее все в руках оставалось,
ведром этим, доенкой, в голову... Я и упал.