"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Кость в голове (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

две глубокие, тоже строгие морщины на его сухих щеках правильно-прямо
прочерчены были от подскульев к подбородку. Глаза у него были небольшие,
мещеряцкие, с тусклым блеском, но редкие черные брови надвинуты на них до
отказа, а нос с горбинкой прижимался к губе тоже каким-то задумчиво широким
и строгим пришлепом. Люди такого склада торжественны по самой природе своей
и к улыбке мало способны. Он и теперь сидел торжественный и напряженный, и
этому ничуть не мешала его заляпанная известью кепка и рабочий фартук.
Евсей был пришлый из курской деревни; он сказал тенорком:
- Так посмотреть округ, будто ничего, подходяще, а только ни к чему...
Прямо перевод денег вся тут жизнь... Настоящей, правильной жизни тут, хотя
бы и с этими белыми курями, быть не должно: лес да камень.
А Павел на это важно и торжественно:
- Это ты по крестьянству судишь... Сознаю сам и ничего в возражении не
имею... (Голос у него был хрипучий.) По крестьянству тут податься куда
широко не хватает возможностей... Однако живут многие... А я, как с
мальчишек в этот Крым попал с дядей, - мы рязанские, - так все и провожал
долгое время... Несмотря что в этих местах я себе смертельное увечье
получил, все-таки я отсюда не уходил... Места эти, в моем увечье они были
невинные, как говорится: "Невинно вино, укоризненно пьянство", - так и эти
места.
Евсей смешливо перебрал губами:
- Говоришь "увечье смертельное", а жив.
Но Павел возразил строго:
- Это одно другого не касается. Бывает, человек от пустяка помирает:
муха его там какая укусит или комар, он и готов. В мухе же какая может
оказаться смерть? Муха - она нистожная, а я в Севастополе с третьего этажа с
рештованья упал и прямо на мостовую... Это уж не сравнишь с мухой... Это -
смерть называется законная... Однако благодаря судьбе своей остался в живых.
У начальника порта, адмирала одного... фамилию сейчас вспомню... Не Чухнин,
Чухнина матросы убили... одним словом, позабыл, однако вспомнить всегда
могу... трехэтажный дом строили в конце Нахимовской... не к пристани ближе,
а в другом конце, он и счас стоит: кому надо поглядеть - иди, гляди.
Строили, а я, конечно, в штукатурах там в артели... Случись, рештованье
плохое было. Нес товарищ спереди мешок алебастру, а я сзади другой (это мы
карниза обводили на третьем этажу), он пошел в просвет, ничего, и я уж к
самому просвету подхожу, - тра-ах подо мной рештовка, рухнулась вся к
чертям, и я, значит, вниз с мешком... И как до земли долетел, об этом не
помню, а только подняли меня с мостовой - и в больницу. Пять сутков я без
сознания находился. Кто из простого звания, уверенно в том говорят в одно
слово: помер! А доктора отстаивают: жив!.. Тетка моя в Карасубазаре замужем
за одним греком жила, ей телеграмму дали, приехала, около стоит, меня
называет, я голос ее слышу, а глаз открыть не могу. Это уж на шестой день
было... "Тетя, говорю, это где это я?" А она - баба ведь! - как зарыдает
врыд... Тут от этого мне опять дурно... Опять я без сознания на сутки. Так
что после того и доктор один стал оспаривать: "Должно, не выходится,
помрет..." И так мне тогда жалко самого себя стало, - очень уверенность в
нем большая была, - до того жалко, что я: "Ничего, говорю, может, еще
отойду..." И тут от этого усилия, от жалости, глаза открыл... Это уж на
седьмой день было. Долго ли, коротко ли, шесть месяцев я провалялся... Вот
видишь: лоб себе рассек - раз; на затылку трещина большая была - два; ногу