"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Кость в голове (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

по случаю войны с простой рядовщиной шинелями сровняли, а флотские, как
раньше они щегольством занимались, так и теперь. Война - своим чередом, а
белые штаны своим чередом остаются. Понятно, флотский на своем кораблю сидит
и в море с него никуда не скочит - ему защитного цвету не полагается носить.
Коротко говоря, у этой гулящей Ампилоговой мичман был, а у меня,
дескать, как я - не каретница, а только что печникова жена, пускай хотя бы
кондуктор флотский будет, все-таки у него - морская форма, а не то что
ополченец какой. Вот как моя Луша распорядилась моей с ней обчей жизнью. По
стечению времени она к нему на квартиру ходила, как я на работе бывал, а
потом совсем до него перешла жить... И сказать бы, что молодой, - не-ет.
Даже, может, и меня на сколько-то лет постарше. Чем же он мог ее ульстить?
Сключительно своей формой... А чтобы жалованье его было больше, чем я мог
своей работой заработать, то это уж нет. И своим чередом - подруги сбили.
Кто ее с кондуктором этим познакомил? Подруги, - это уж я потом разузнал. А
где же он служил, на каком судне? Это тоже внимания достойно. Служил он на
дредноуте самом сильном, на "Марии". Это уж было такое судно, что целого оно
стоило флота. И действительно, посмотреть на нее - огромадина. Так что летом
она к нам пришла, летом же Луша с ним и познакомилась. Или же я это тут
путаться начал? Каким летом? В пятнадцатом она к нам, "Мария", из Николаева
пришла летом, а женился я в апреле шестнадцатого, а с кондуктором Чмелевым
познакомилась Луша, так надо быть, в июне. В августе же месяце она к нему
перебралась... А просто-чистосердечно сказать - он ей комнату у одной вдовы
нанял, она от меня и перевезлась со своими вещичками: граммофон у ней был,
корзинка с бельем и, конечно, постель, у меня пара новая была, к свадьбе я
шил, и так, другое что, этого ничего не взяла, врать не буду. Фенька - та бы
не посмотрела, все бы к себе увезла, а эта нет. Коротко говоря, с работы
прихожу - ни граммофона, ни ее корзинки, и постеля наша стоит вся
разоренная.
Я к отцу-матери, те в изумлении и говорят: ничего нам не известно...
Только на другой день я мог про нее узнать от ее подруги одной... Ну, одним
словом, ты сам понять можешь, как подобное дело другому кому рассказывать.
Говорится: чужой ворох ворошить - только глаза порошить...
- Все-таки ты до кондуктора этого ходил же или нет?
- Что же, что я ходил... ходить я ходил, слова нет: пришел, она с ним
сидит, чай с конфетками пьет (тогда уже сахара мало кому попадалось)...
"Здравствуйте, чего скажете?" Я смотрю, у меня дух занимается и в глазах
своим чередом темнеет, а он - мужчина здоровый, конечно, мне так даже очень
спокойно: "Поговорить пришли? Садитесь чай пить, поговорим". Я на нее во все
глаза, а она только в чаю ложечкой мешает, а во рту конфетка-леденец
зеленая... Она из себя худощавая была, а коса русая... На меня не смотрит, а
на лице краски никакой, стыда нет, точно будто все равно не муж я к ней
пришел, а первый попавший, или работы какой спрашивать...
Коротко говоря, посмотрел я на них обоих и говорю: "С тем до свидания".
И повернулся. Только нашего разговору и было... Сам посудить можешь: драться
я с ним не мог - он бы меня одолел, слова же тут разные - ни к чему... У них
между собою сговорено, а мне на них жаловаться кому? Коменданту крепости,
что ли?.. Так я только с родителями ее об этом поговорил, им попенял, и
пришлось это дело оставить на произвол.