"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Блистательная жизнь (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

Но уже через несколько дней трех городов оказалось мало, - надо было
десять или одиннадцать, а потом Мирон Мироныч потерял даже и счет этим
предполагаемым городам.
В их же городе между тем дома как-то сразу перестали строить, и со
страховыми делами началась какая-то непонятная странность.
Деньги падали, надо было повышать страховые, а клиенты, махая руками,
говорили на это возмущенно:
- Ну вот еще! Что это выдумывать такое зря!
- Однако же, - пробовал объяснить Мирон Мироныч, - лимон вчера жена моя
пошла в лавочку покупать, а прибегает оттудова сама не своя, лица на ней
нет... "Что ты, Фаня? Что с тобой?.. Или сердце?.." А она: "Ты пойми:
два-дцать пять копеек!.." - "Что? Лимон?" - "Лимон! А то что же еще!
Ли-мон!.. Тот самый, какому кровная цена пятачок!"
Но на это возражали Мирону Миронычу клиенты:
- Лимоны - они заграничные... И скоро их совсем, похоже, не будет... А
страховые конторы - они наши, православные, и никуда от нас они уйти не
могут...
Хозяин Мирона Мироныча, которого он называл за глаза принципалом, а в
глаза Августом Эрнестычем, страховой агент "Первого российского страхового
агентства", важный и плотный старик, хотя и был русский подданный,
чувствовал теперь себя как немец не совсем ловко. И когда, подымая кулак и
откачивая бородатую лобатую голову, он кричал, блистая очками: "О-о! Мы им
покажем, этим немцам!" - то даже и Мирон Мироныч, потупясь, отводил от него
глаза.
За год перед войной Август Эрнестович вошел в партию октябристов, и,
конечно, в ту же партию записались вслед за ним, чтобы поддерживать его на
выборах, все служащие в его конторе: и Семен Сидорыч, и Яков Сергеич, и
Мирон Мироныч.
Записавшись в октябристы, последний долго ходил задумчивый, наконец
сказал об этом жене.
- И что же, набавка жалованья тебе за это будет? - живо осведомилась
Феона Петровна.
Со всех сторон еще раз, но безмолвно, обдумал происшедшее Мирон
Мироныч, наконец сказал:
- Дело новое... И ко многому может оно привести...
Однако та война, которая шла и шла, не переставая, оказалась делом еще
более новым.
Город Мирона Мироныча хотя и был из очень хорошо запрятанных в лесные
дебри, однако ж к осени пятнадцатого года дохлестнули и до него беженцы из
Галиции, из Польши, из Белоруссии, и на улицах зазвучала речь, до того
совершенно неслыханная для четы Гуржиных, и появились непривычные для глаз
черные вздутые муаровые картузы, смушковые высокие шапки, белые войлочные
шляпы и много всякого, - и в городе стало заметно теснее. Замелькали и
команды пленных австрийцев...
- Была я на кладбище, - рассказывала Феона Петровна мужу, - мамашу
поминала, как ей теперь ровно двенадцать лет смерти, и стоит там один хохол,
- дите похоронил, - стоит и сам ругается: дорого с него взяли - пять рублей
могилку детскую выкопать... "А ты, говорю ему, дядя, взял бы да сам выкопал,
как ты с землей обращаться умеешь..." А он на меня как гаркнет: "Хиба ж у
нас от така земля?.. Я на цию зэмлю и плювати нэ хочу!.." Вот они какие